– Ну, это уже ни в какие ворота не лезет. Не знаю, что и сказать. Меня передергивает от возмущения, когда слышу твои выпады. Ты сама нуждаешься во встряске? В чем мы провинилась перед тобой? Ты намерена продолжать в том же духе? Почему хочешь, чтобы тебя считали хуже, чем ты есть на самом деле? Если я тебя правильно поняла, тебе нравится притворяться плохой. Ну что с тобой поделаешь, навязалась ты на нашу голову. Глаза бы мои на тебя не смотрели… – заговорила она внезапно изменившимся от волнения скрипучим голосом. Она сначала покраснела, задыхаясь от негодования и бесполезной попытки найти подходящие негрубые слова, потом непонятная бледность проступила сквозь некоторую болезненную серость ее лица. – Ты… ты городская, поэтому не сочувствуешь деревенским людям, а я в детстве у бабушки в пригороде два года жила, и мне близки их проблемы, – чуть ли не выкрикнула она, раздосадованная своей беззащитностью, и в безмолвной мольбе оглянулась на Леру.
«То, что сказала Инна, вообще-то не слишком забавно. Оскорбит и глаза невинные сделает, будто ничего не произошло. Этак она может такое вытворить… Последнее время с ней происходит что-то неладное. Уж не больна ли она?», – подумала Галя, неожиданно уловив в отстраненном взгляде Инны на мгновение мелькнувшую усталость и безысходность.
«Зачем Инна откровенно посмеивается над Аней? Поощрять ее такое поведение едва ли следует. С чего бы ей таким странным способом выставлять боль своей души напоказ? Злая ирония разъедает ее. Это явный признак, может быть, до конца еще неосознаваемого конца... Чувствуется, что она чем-то обеспокоена: то вдруг совершенно невпопад «брякает» что-то несуразное, то не к месту смеется. Может, опять болезнь дает знать о себе, и она с ума сходит от страха? Случилось то, чего она больше всего боится? Неужели ее снова настигла и скрыто изматывает та же болезнь, давая временную отсрочку… от гибели… и она, больная, не рада самой себе? Что это я?.. Нет! Нет причин волноваться. Мне это представляется маловероятным, – обеспокоилась Лена, отдаваясь какой-то безумно-нереальной надежде. – Жизнь уже преподала Инне страшный урок, но провидение отвело беду – не раздавил ее онкологический молох. Пересилила, перемогла она свою болезнь. Неужели опять ее ждет очередное жертвоприношение беспощадной судьбе? Неведомая черная сила только-только начала в ней шевелиться или уже пожирает ее?.. Что-что, а свое подлое дело эта болезнь делает быстро и безжалостно. Здесь не проходит мнение, будто «есть вещи, которые о себе человеку не стоит знать». Напротив, надо срочно бить тревогу… Бедная Инна, за этой болезнью стоит ее не очень счастливая судьба. Она давит, иссушает ей душу. В Инне воплотились все женские страдания, вся их горечь. Судьба к ней несправедлива. Почему за одну-единственную ошибку она расплачивается всю жизнь, а виновник ее несчастий, наверное, «цветет и пахнет»?.. Нет, голос Инны еще громкий и звонкий. Поживет еще Инесса-принцесса», – думает Лена, припомнив ежегодные майские встречи с ветеранами Великой Отечественной войны. Она представила, как постепенно угасают их громкоголосые, веселые речи, как становятся они все тише и тише… и их все меньше…
«Лена какая-то скованная, никак не освоится. Ее нельзя упрекнуть в непорядочности или безразличии, но могла бы и одернуть, вразумить свою близкую подругу, чтобы та не ставила в неловкое положение девчонок. Только она умела ладить с Инной, и лишь она могла удерживать ее от всплесков отрицательных эмоций. Пора бы Лене перестать контролировать свое поведение. У нее как будто есть третий глаз, которым она все время отслеживает себя со стороны», – слегка досадуя, думает Кира.
– Не заводись, Аня, юмора не понимаешь. Не Инна, Шукшин так сказал, – чуть поколебавшись, встала на защиту Инны Жанна.
Она так тихо проговорила эти слова, что Лена еле их уловила.
– Девочки, давайте без панегирических переборов. Умничание недостойно мудрого человека. А тебе, Инна, стоит следить за каждым своим словом. Не досаждай людям, – просительно сказала Эмма.
– Прими мои извинения, – непредсказуемо отреагировала Инна, неожиданно быстро усмирив в себе несносного чертенка. И чтобы скрыть смущение, рассмеялась так, словно не о ней шла речь, а о ком-то здесь неприсутствующем. И только Кира заметила, что Инна не может отвести взгляда от будто бы гипнотизирующих ее пальцев Лены, выстукивающих ритмичную мелодию.
«Чувство вины наконец-то подтолкнуло ее к пониманию», – обрадовалась Жанна.
Тишину опять нарушило монотонное Анино стенание.
– Моя нынешняя жизнь – симфония моральных страданий. Бог весть почему я столкнулась с множеством неразрешимых проблем. Волею судеб… Одна мысль владеет мною неотступно: я не заслужила их. Не оправлюсь от одного шока, а тут другой. Я ощущаю жизнь как ловушку и подчас не могу совладать со своими эмоциями. К какому спасительному методу мне прибегнуть?
– Хочется на баррикады? – хмыкнула Инна.