Вкушая Павлову

Томас устами Фрейда: Бедная малютка Анна! Когда она была в Англии, я предупреждал ее, что Джонс — настоящий бабник, и глупейшим образом изводил себя, представляя, как они будут ездить на пикники.

Папа Фрейд писал из Вены суровые письма дочери и Джонсу. Но, может быть, роман все-таки состоялся бы, если бы не Первая мировая война. Анна была объявлена в Англии «нежелательной персоной», и ей пришлось возвращаться в Вену.

Анна была обречена остаться «в девках»: в голове у нее был только один мужчина — Зигмунд Фрейд.

Она с удивительным самозабвением сносила капризы отца, который нередко бывал с нею груб. Правда, друзьям Фрейд признавался, что Анна — самая сильная привязанность в его жизни. Анна стала не только секретарем своего отца, но и сиделкой, коллегой, защитницей, и в том, что Фрейд дожил до восьмидесяти с лишним лет и до последних дней мог полноценно работать, заслуга Анны.

Когда дочери минуло двадцать лет, Фрейд провел с ней курс психоанализа. Анна поведала отцу о своих сновидениях, изобилующих стрельбой, насилием и смертью. Нередко в своих снах она защищала отца от врагов.

Томас устами Фрейда: Отчетливо помню ее на кушетке — рука закинута за голову и закрывает лицо. Волосы перехвачены красной резинкой, как у школьницы. Другая рука атакует живот — Анна пересказывает свои сновидения, в которых ее бьют. Или она сама бьет… Или… бьют ребенка… В моей нежной Анне было много жестокости. Она до сих пор любит читать детективные истории: чем страшнее, чем больше трупов, тем ей интереснее.

В 1922 году Анна Фрейд выступила в Венском психоаналитическом обществе с докладом «Порка, фантазии и мечты». Доклад был составлен якобы по материалам анализа пациентки, рассказывавшей о своем тайном влечении к собственному отцу, разбавленном садомазохистскими фантазиями. Нет сомнения, что этой «пациенткой» была сама Анна.

Когда после аншлюса Австрии самоубийство в Вене среди еврейской интеллигенции приобрело масштабы эпидемии, Анна спросила у отца: «Не лучше ли нам всем покончить с собой?» Фрейд не поддержал этой идеи, однако личный врач Фрейда Макс Шур на всякий случай снабдил Анну смертельными дозами морфия для нее и ее отца. Фрейдов и в самом деле арестовывали нацисты. Но выпустили в тот же день благодаря помощи друзей и официальных лиц Англии и США. Власти потребовали, чтобы Зигмунд Фрейд письменно подтвердил, что он не имеет претензий к гестапо. Фрейд отреагировал мрачной шуткой: «Разумеется, я даже добавлю, что от всего сердца могу порекомендовать гестапо каждому».

Морфий все-таки понадобился. Рак прогрессировал (правда, курить Фрейд так и не бросил). Уже в Лондоне мучения Зигмунда стали нестерпимыми, и он уговорил врача дать ему смертельную дозу. Есть свидетельства, что свое согласие на смертельную инъекцию дала и Анна, хотя для нее это был страшный удар.

После окончания войны Англия принимала сирот, спасенных из концлагерей. Анна занимается их обследованием и организацией психологического лечения. Она продолжает писать книги, обучать специалистов, принимать пациентов. Работа с детьми становится смыслом ее жизни. В 1952 году Анна открывает в Лондоне Хемпстедские детские терапевтические курсы и клинику, которая стала первым учреждением для лечения детей методом психоанализа. Умерла она в 1982 году.

Томас устами Анны: Я превратилась в laudator temporis acti — верный признак того, что пора уходить.

Давно ушел Зигмунд Фрейд, ушла Анна, да и сам XX век с его страстями остался за горизонтом. Вряд ли за далью лет мы видим яснее, но попытки разгадать загадку Фрейда не прекращаются. В этот процесс немалую лепту внес и виднейший германо-американский психолог Эрих Фромм, автор книги «Миссия Зигмунда Фрейда»: «Фрейд, великий защитник секса, был все же типичным пуританином. Для него цель цивилизованной личности — подавить эмоциональные и сексуальные импульсы и этой ценой добиться цивилизованной жизни».

В этом свете можно сказать, что роман Д. М. Томаса — своеобразный клапан, через который задним числом Зигмунд Фрейд спускает избыточное давление своих страстей и эмоций; это вариации на тему, какой бы могла быть жизнь Фрейда, если бы не «железный самоконтроль», в строгих тисках которого, по свидетельству Эрнеста Джонса, держал себя открыватель эдипова комплекса.