— Точно брат. Так вот про гуся, рассказывал он странные вещи, про некий Закон, и что мол в Тибете этот закон каждая птица и каждый зверь знает, что по закону этому каждый кого съели, становится тем, кто его съел. Сечешь? Мол там у них почетно, если тебя съел человек или птица-охотник. Прикинь, раз — и ты в штанах уже ходишь, плюешься там…
— А- ха- ха, ну и везет же вам на брехунов. Стать человеком? А я думаю, что он шкуру свою спасал, не хотел от рая своего отказываться, и вместо себя нашего брата голубя бы своему чудику приводил на обед? А где этот его Тибет?
— Далеко за горами, что в конце мира, за лесом.
— За горами?! Экий же враль! Сам же говоришь в конце мира. Нет там за горами ничего.
— Ну он так сказал.
— А потом?
— Потом осень пришла, он к нашим гусям в клин затесался, сказал до юга с ними, и прямиком до дому.
— Эй Болтун! Хватит рассиживать, темнеет уже, возвращайся. Ты же не хочешь стать ужином для Ууков?
Это был глава их чердака Белоголовый.
— Вообще — то для Ууков — это завтрак!
— Когда один из них поймает тебя, поумничай если сможешь. Можешь ему свои истории рассказать. Да заходи же, кот тебя раздери!
Болтун стал прощаться с другом потому, что тот был с соседнего дома:
— Ладно Ворчун, пойду. Увидимся завтра. Слетаем на садик, посмеемся над неуклюжими детенышами людей.
— Договорились брат, — ответил Ворчун своим скрипучим голосом, который был его визитной карточкой, но вкупе с его невыносимым характером, вызывал зачастую только раздражение, только Болтун его принимал как друга, — До завтра.
Болтун двинулся к чердаку, а Ворчун неспешно шел вдоль края, как будто собираясь с мыслями перед полетом. Уже почти стемнело. Болтун зашел в окно чердака, уже начал погружаться в атмосферу полусонного воркования, но не успел отойти от окна далеко, как услышал с улицы странный и резкий звук, похожий на удар мягким о мягкое. Он осторожно, с любопытством выглянул на улицу, затем оглянулся убедиться, что Белоголовый не видит его, и вышел наружу. Быстрым шагом, переваливаясь он дошел до края крыши, осмотрелся вокруг, затем вниз. Внизу, еле заметные в темноте, плавно спускались на землю пара светло — серых перьев.
— Ворчуун! Эй! — не дождавшись ответа, Болтун развернулся и медленно пошел назад, говоря уже сам себе под нос, — Говорил я тебе, не мойся в этой луже под старой машиной. Скоро весь облысеешь.
Представив себе эту картину, он усмехнулся, и уставший от долгого дня, пошел спать.