Vladarg (СИ)

— Мы выясним, все выясним.

— А собачья дверца вас не смутила?

»…Меня спасли братья Уизли после того странного существа. Наверное, меня исключат за то, что он сделал… Если я больше не увижу Гермиону, то и жить незачем».

«Ура! Меня не исключили!»

А потом было страшное письмо, мальчик на трех страницах описывал Ужас, который окаменял учеников, и что он почувствовал, когда увидел окаменевшую Гермиону. Все читавшие быстро поняли, что речь о василиске, потому искренне сочувствовали мальчику, оставшемуся снова в одиночестве. Да и сам факт василиска в школе, полной детей… Где же учителя? Где администрация?

»…Это опять был Волдеморт, я тетрадку пронзил клыком василиска после того, как он меня задел, но Фоукс меня спас, а василиска я убил, так страшно было, мамочка…»

Это был приговор — высокотоксичный яд василиска. Но как мальчику удалось выжить? А дальнейшие записки и письма рассказывали о тяжелой судьбе ребенка, у которого нет никого. Не к кому прийти за советом, никто не подарит тепла, всем в лучшем случае наплевать. Бежавший преступник, нападение дементоров на поезд, дементоры в школе. Это же непостижимо — в школе, полной детей, эти твари!

А взрослые все читали, переворачивая листочек за листочком. В кратких, лаконичных строках раскрывалась нелегкая жизнь ребенка. Жизнь, которой не должно быть. Где взрослые? Где они? В этих листках была зарождающаяся любовь к девочке Гермионе, всегда делившей горе и радость, желание ее защитить и… Ужасы «повседневной» жизни… Вот и листок о Турнире.

— Постойте, я помню эту некрасивую историю несколько лет назад и, кажется, знаю, кто этот мальчик.

— М?

— Гарри Поттер.

— Но если он Поттер, а… То получается, что…

— Сообщите целителям!

Дальнейшие письма становились все страшнее. Елену напоили зельем и отправили спать, старшие ребята отказывались уходить. Ненависть соучеников, испытания Турнира, и снова рядом с Гарри эта девочка, Гермиона. Читающим казалось, что мальчик держится на этом свете только потому, что есть она. С каждым листком пергамента, с каждой прочитанной строчкой. «Возрождение» колдуна.

— Лича подняли, что ли?

— Именно его, и принялись поклоняться.

— Дамблдор во всей этой истории выглядит плохо, очень плохо.

— Да если бы только в этой…

— Как там Роджерсы?

— Они Поттеры.

— Сюрприз.

— И не говори.

Пятый год обучения, парню — пятнадцать. Карлус отдавал себе отчет, что он бы не вынес и половины того, что досталось этому человеку, который, по какой-то причине, их родич.

— Целители говорят, что вашим родителям заблокировали память и дар.

— Есть ли шансы для них?

— Да уже, реабилитацию проходят.

Пытки учеников, борьба, попытка как-то справиться и апофеоз — ранение Гермионы и смерть крестного. «Если она умрет — уничтожу всех». Простые строчки постепенно ожесточающегося ребенка. Постепенно теряющего веру во что бы то ни было. Дышащие отчаянием строчки. Даже взрослые опытные маги не удержали слез. Такого не может быть, но вот оно — в скупых строчках. И — сломавшийся парень, потому что Гермиона предпочла другого. Это очень хорошо просматривается в том, что читают взрослые опытные маги.

Строки все короче, «сегодня Гермиона стала сиротой, она стерла память родителям и отправила их в Австралию». За этой строкой столько боли, что она физически ощущается от куска пергамента.

— Надо определить, не въезжали ли, найти их и срочно к целителям, может быть, еще не поздно!

— Нашли мы их, в прошлом году въехали, передали целителям.

— Надеюсь, дети выжили…

Вот и последний листочек… «Осталось два крестража, мы возвращаемся в Хогвартс».

Даже взрослым становится страшно за детей. Не только за тех, которые описаны в этих листках, ведь школа — это дети, кто знает, что их ждет?

— Поднимай всех. Всех, до кого можешь дотянуться.

— Огребем проблем…

— Там дети, Зиг. Помнишь, что говорил Всеслав?

— «Чужих детей не бывает». Я понял тебя, Вик.

— Всех поднимай…

Елена подошла к пустой уже шкатулке, когда там из ниоткуда появился новый листок пергамента. Почерк был неровным, явно писали второпях. Девочка вчиталась в скупые строчки и завизжала от ужаса. Взрослые кинулись к бледному рыдающему ребенку. Елена не в состоянии была что-то сказать, только показывала листок пергамента, исписанный знакомым почерком.