Владетель Мессиака. Двоеженец

— Покажи, — ответила Эрминия. И, чувствуя на себе устремленные проницательные взоры брата, она превратилась в мраморную статую и не выдала ни малейшего смущения. Посмотрев на поданную записку, тихо возвратила ее брату со словами:

— Черная и гнусная клевета.

— Меня очень радуют эти слова. И знаешь ли, сестра, почему радуют: я не считал автором подлой записки никого другого, кроме тебя.

Глаза Эрминии бросили ужасный взгляд. Если бы могли они действовать, как пистолетный выстрел, то убили бы кавалера.

— Ты очень дурно думаешь о своей сестре.

И слезы увлажнили прекрасный взор хитрой женщины.

— Эрминия! — грозно произнес Телемак. — Я не обвиняю тебя, хотя у меня есть основание к обвинению. Прежде всего, твое состояние подозрительно: оставленного тебе мужем не может хватать на твою роскошную жизнь. У тебя существуют какие-то тайные источники доходов. Потом, в тот самый вечер, когда стрелок отдал мне письмо, Каспар д'Эспиншаль посетил тебя. Осмелишься ли отрицать? Я подслушал твои низкие речи с ним. Ты сказала: «Выйду за вас, когда вы сделаетесь вдовцом»…

Говоря это, Телемак вдруг увидел на бюро несколько перьев и, взяв их в руки, нашел, что кончик одного обрезан очень тупо. В уме его это ничтожное, по-видимому, обстоятельство превратило сомнение в твердую уверенность.

— Вот и доказательства! — воскликнул он громовым голосом. — Ну, рискнешь ли еще отказываться?

— О, Боже мой! — могла только воскликнуть баронесса и упала в кресло.

— Без этих комедий! — до боли сжимая ей руку, продолжал кавалер. — Надо положить этому конец, отвечай теперь уже не брату, но судье. Понимаешь меня?

Эрминия упала на колени.

— Встаньте, сударыня! Встаньте! Надо прежде всего исправить сделанное вами зло, а потом уже поговорим об огорчениях…

Эрминия поднялась на ноги, только затем, чтобы упасть на диван в обморок.

XI

Инезилла, подслушивавшая, по своему обыкновению, под дверями, в эту минуту появилась на пороге.

— Мне показалось, что меня звали! — произнесла она, встретив суровый взгляд Телемака. Видя свою госпожу в обмороке, она было кинулась к ней с притворным криком ужаса.

— Прочь! Не подходи… — произнес грозный кавалер и выслал служанку вон. Глубокое презрение отпечатлелось на его лице, когда он снова взглянул на свою сестру.

Баронесса должна была волей-неволей открыть глаза, чувствуя, что рука брата тащит се к столу. Вытащив пистолет и приставив дуло к виску молодой женщины, брат произнес только одно слово:

— Пиши!

— Я буду писать, — ответила Эрминия. По голосу и лицу Телемака она видела, что всякое дальнейшее сопротивление бесполезно и опасно. Дрожащей рукой она писала под диктовку:

«Господин граф! Я — подлая женщина. Никогда не любя вас, жаждала только богатства. Сердца у меня нет. Анонимное письмо написано мной, с целью поссорить вас с женой, которая чище и добродетельнее ангелов Божьих. Сознаюсь в своей вине и, чтобы вынести достаточное наказание за свой поступок, поступаю в монастырь, где и останусь до смерти…»

Несколько раз Эрминия пробовала бросить перо и отказаться от такого ужасного самообвинения, но всякий раз холодное железо пистолетного дула касалось ее лба, и она была вынуждена снова браться за перо. Наконец письмо было окончено и подписано. Телемак спрятал его в карман и ушел.

Во дворце принца де Булльона он отдал приказ отряду солдат окружить жилище Эрминии и не дозволять никому выходить из него. Сам тем временем, не обращая внимания на зимний холод и бурю, пошел в конюшню, оседлал лошадь и пустился галопом в сторону замка Мессиак.

Едва брат вышел, Эрминия, прислушиваясь еще к его удаляющимся шагам, кликнула Инезиллу и спросила торопливо:

— Предана ли ты мне?

— Вы сами знаете, сударыня, как я вам предана, — ответила удивленная камеристка.

Удивление ее еще больше увеличилось, когда она увидела, что ее госпожа переоделась в мужское платье и произнесла, обращаясь к ней:

— Если это так, то сейчас же отправляйся со мной.

— Куда идти?

— Об этом узнаешь в свое время.

— Мне удобнее было бы узнать это теперь, особенно, видя такое переодевание…

— Ну, полно! Ты ведь, кажется, никогда не боялась мужчин.

— Так… но все же не мешает знать…

— Любопытство оставь на потом. Собери мои драгоценности и иди за мной. Через десять минут уже будет поздно.

Когда сборы кончились, золото и бриллианты взяты, обе женщины сошли по лестнице и госпожа велела служанке выглянуть на улицу: нет ли там кого-нибудь?

Вдали послышался какой-то шум. Беглянки торопливо перебежали в соседний переулок и оттуда увидели, при мигающем плохом освещении нескольких фонарей, двенадцать человек солдат, окружавших дом, из которого они только что бежали.

— Я этого ожидала! — прошептала Эрминия.

Инезилла колебалась.