Владетельница ливанского замка

— Порядком. Когда тебя ранили, поход против руаллахов приближался к концу. Я думаю, что на некоторое время они успокоились. Тогда нас заставили немного продвинуться влево по направлению к Евфрату, который мы и перешли между Мейденом и устьем Кабура. Дело заключалось в том, чтобы подстеречь маммаров на месте их летней стоянки. Затем одна из их шаек сняла наш пост. Мы пошли за ней.

— Одной колонной?

— Нет, тремя. Руссель, твой заместитель, пошел по правому берегу до Абукемала и затем поднялся вдоль английской границы. Д'Оллон шел по левому берегу Евфрата до Ракки. Мы считали, что на его долю придется меньше всего дела. Я же с Ферьером и с остатками отряда направился на Хассече, где назначил свидание Русселю. Мне пришлось ждать его целую неделю.

— Почему?

— Думая, что опередил меня, он позволил себе маленькую прогулку до Тигра. Ты ведь знаешь Русселя.

— И у него не было стычек с курдами?

— Ни одной. Он не потерял ни одного человека, ни одного верблюда. Так же, как и я, впрочем. Вот д'Оллон действительно попал в драку сейчас же вслед за тем, как мы разошлись.

— Наскочили на бкейеров?

— Вот именно, — сказал Вальтер, кинув на меня взгляд, в котором я уловил оттенок радостного удовлетворения, — на бкейеров. Ты, значит, за три месяца не совсем еще забыл имена этих господ!

— Держу пари, что этими бкейерами командовал Али Бжун.

— У нас есть веские основания думать именно так, хотя он и не вручил нам своей визитной карточки. У д'Оллона было всего сорок человек. Бкейеров же насчитывалось три сотни. Д'Оллону удалось проскользнуть, но у него оказались убитые. Шесть туземцев и два француза, из них Францескини.

— Адъютант Францескини убит?

— Убит. Вчера я хлопотал о нем по канцеляриям. Узнавал о судьбе своего предложения представить его к медали. Будет ли ходатайство удовлетворено — не знаю. Нас недолюбливают в Главном штабе. Мы мешаем составителям рапортов, которые изображают страну замиренной.

— А убийцы бригадира Лаказа? — сказал я, уклоняясь от намека. — Вы разыскали их наконец?

— Да, — ответил он, — я их поймал.

— Каким образом? Он усмехнулся.

— Право, ты еще, кажется, находишь возможным интересоваться этими пустяками!

— Как же ты их поймал?

— О, очень просто. Между Тель-Каукебом и Хассече у нас был проводником бедуин-таи. И вот вечером, на бивуаке, этот парень нечаянно роняет свой кинжал… Кинжал Лаказа.

— И тогда?

— Тогда я приказал оставить его наедине со мной и двумя мегаристами, двумя здоровенными малыми, друзьями Лаказа. Понимаешь?

— И он признался?

— Да, он все рассказал! Убийцы были из племени таи, расположившегося как раз по соседству. Я действовал лично с десятью молодцами и Ферьером, которого надо еще воспитать. Представляешь себе сцену: рассвет, малочисленное племя — едва тридцать палаток, воющие собаки, разбегающиеся во все стороны женщины, мужчины, которые запутываются в веревках собственных палаток. Не понадобилось и пяти минут. Убийц было четверо.

— Ты взял их живыми?

— Живыми… Я узнал, что в Алепе, перед взводом, они Держались молодцами.

Рассказывая, он не переставал внимательно следить за тем, какое впечатление производит на меня его краткое повествование. Глаза его горели.

— Все это еще волнует тебя, — пробормотал он.

Мы молча опорожнили стаканы. Перед нашими глазами возникли одни и те же картины.

— А что мой мегари? — спросил я. — Что с ним?

— Который? Мешреф? На нем ездит Ферьер. Ему живется недурно.

— А, Ферьер!

Вальтер заговорил глубоким голосом:

— Эти животные положительно необыкновенны. Если ты вернешься к нам через полгода, — уверяю тебя, Мешреф тебя узнает.

И так как я ничего не ответил, повторил:

— Мешреф тебя узнает.

Я продолжал молчать. Вальтер громко постучал по столу.

— Счет! — воскликнул он. — И уберемся отсюда!.. Вот уже целый час вся эта публика глазеет на нас, как на каких-то заморских зверей. Замечательное удовольствие для тебя, нечего сказать!

На улице мы наняли экипаж.

— В отель «Бассул», — приказал Вальтер. У подъезда отеля он сказал мне:

— Я запру собаку в своей комнате. Сейчас вернусь. Расплатись с извозчиком.

Когда он вернулся, мы стали ходить взад и вперед по авеню де Франсе. Ночь стояла жаркая и влажная. С моря подымался густой туман. У наших ног плескалась и вздымалась белая бахрома волн.

Вдруг Вальтер остановился, облокотившись на парапет.

— Значит, — сказал он, — это правда?

— Что?

— Что ты никогда не вернешься туда, к нам?

— Я устал, — отвечал я, — врачи…

Он меня не слушал. Я чувствовал, что теперь, когда темнота скрывала его черты, он отдался всецело своему волнению.

— Тебе остаться здесь, тебе? Это немыслимо. Ты в Бейруте! Что тебе здесь делать?

— На службе у меня не будет недостатка в работе, — сказал я с легким раздражением. — А в свободное время я сумею придумать себе занятие. Буду работать для себя.

Он расхохотался.