Владетельница ливанского замка

У меня всегда было чувство времени. Даже в моменты наибольшего волнения в моей жизни я сохранял очень точное представление о количестве протекших минут. То же бывает с самыми расточительными людьми: они знают точное количество экю, которые швыряют на ветер. И все же швыряют их, и сладострастие их только усиливается от этого в своей остроте и горечи.

Одни окна погасли. Другие зажглись. В одном из них появилась тень и осталась неподвижной.

Тень! Может быть, это Ательстана, обнаженная…

Необходимость найти оправдание моей нелепой, школьнической проделке вызвала у меня одну мысль.

«В конце концов, — сказал я себе, — ведь это долг службы заставляет меня исследовать вблизи это странное сооружение с его восточными сюрпризами… Местность, где прошел Джемаль, а после него другие, — может быть, того же сорта…»

Я улыбнулся своему лицемерию. Джемаль, его вероятные преемники — разве они были так ненавистны мне в эту минуту потому, что я горел патриотизмом?.. Обманывать других — я еще понимаю, но обманывать себя самого…

Рядом с первой тенью появилась вторая. Наверное, горничная Ательстаны. Потом обе исчезли.

Пойдем. Пора!

Я нашел моего бедного шофера забившимся в овраг рядом с автомобилем. Голубые драгуны Блюхера, появившись за святой оградой, не так ободрили Веллингтона, как мое возвращение — этого молодого человека. Было половина восьмого.

Немного отъехав от Алея, мы услышали за собой повелительные и требовательные звуки сирены. Элиас быстро взял вправо, вплотную коснувшись края пропасти. Почти в ту же минуту на бешеной скорости нас опередил огромный автомобиль. Эго был «Мерседес» графини Орловой. Я успел заметить только силуэт молодой женщины и, налево от нее, второй силуэт, мужчины. Мне показалось… Но я не мог бы в этом поклясться.

В половине десятого, в парадной форме, я поднимался уже по лестнице резиденции. Генерал Гуро стоял у дверей левого зала, принимая приглашенных. Увидев меня, он сделал жест удовольствия:

— А полковник Приэр вернулся?

— Нет, генерал. Он просит вас извинить его. Служебное дело задержало его в Райяке. Он будет здесь завтра утром.

— Хорошо. Мне надо с вами поговорить сегодня же вечером. Важное дело, — шепнул он. — Приходите ко мне через час. Мы уединимся на несколько минут.

— Я в вашем распоряжении, генерал.

— Пока вам надо быть в распоряжении моих гостей. Танцоры премируются сегодня. До свидания.

Я поклонился и вошел в правый зал, оглашаемый темпами уанстэпа.

Первая пара, на которую я чуть не наткнулся при входе, были графиня Орлова и майор Гобсон.

Увлекательные контрасты представляет эта Сирия 1922 года. Меньше чем час езды в автомобиле — и вы переноситесь от глухих снежных вершин в теплые сверкающие залы, которые улыбаются вам на берегу моря, среди запахов тропических растений. От пустынных тропинок, где друзы и марониты продолжают сводить свои старые счеты ножами и карабинами, переходишь к ослепительным салонам, где одни шейхи флиртуют с женами других. Всего час езды — мягкие такты танго сменяет вой шакалов.

Еще немного ослепленный, я прислонился к одной из больших алебастровых колонн в зале. Я глядел на проходившие пары. Но видел только одну из них. Графиня Орлова была в черном бархатном платье, и ни одно украшение не нарушало его чистой гармонии. Необыкновенная роскошь шитья, перьев, тканей, благодаря которым в этот вечер залы Верховного комиссариата уж слишком походили на тропические острова, наполненные стаями ярких птиц, — еще сильнее подчеркивала всю ценность великолепной простоты этой темной лилии. Гобсон, с которым она танцевала, был в парадной форме своего полка: синие брюки с красными лампасами, суженные на лакированных сапогах, щетинившихся двумя гигантскими шпорами в виде опрокинутых вопросительных знаков. На нем был воротник, пластрон, черный галстук, пояс из красного атласа, узкий сюртук алого сукна, в петлице которого сверкали крошечные бриллиантовые ордена. Я вспомнил унтер-офицера Франческини, зарезанного шаммарами, Для которого Вальтер не смог получить медаль…

Когда в очередной раз эта танцующая пара приближалась ко мне, я видел, что они смеются. После заключительного аккорда, когда танцоры разошлись, Гобсон кивнул мне головой. Я подошел к ним обоим в буфете.

— Бокал шампанского, — сказал мне Гобсон.

Он громко хохотал. Обменялся несколькими словами по-английски с Ательстаной, — она тоже засмеялась.

У меня, должно быть, был довольно глупый, рассерженный вид. Гобсон захохотал еще сильнее.

— Какая ошибка для офицера из разведки — не знать английского языка! — сказал он.

Он наклонился ко мне.

— A la belle! — шепнул он мне на ухо — и чокнулся со мною.

— Ну, капитан, не пригласите ли вы меня танцевать?

— Если вы разрешите, мадам, — на следующий танец.

— Этот фокстрот я уже обещала. Но потом… я справлюсь в своей записной книжке. Ну, а пока идите же к мадемуазель Эннкен. Знаете, она положительно прелестна, ваша маленькая невеста.

И она оставила нас, похищенная своим новым партнером.