Владетельница ливанского замка

— Я не могу быть равнодушным ни к чему, что вас интересует, — ответил я.

Отец-настоятель кротко глядел на эту маленькую перестрелку.

— В котором часу вы хотите подняться завтра на Дахр-эс-Ситт? — спросил отец Бардауил.

— К десяти часам, — сказала графиня Орлова. — Мы поедем дальше после двенадцати, чтобы быть в семь часов в Сайде, где я приказала ждать нас моему шоферу.

Мы простились с монахами. Отец Бардауил и я проводили Ательстану до предназначенной ей комнаты. На пороге мы пожелали ей спокойной ночи.

Потом меня отвели в мою комнату, выходившую в тот же коридор.

— Вам ничего не нужно?

— Я был бы рад перечесть в «Путешествии на Восток» Ламартина описание того пути, который мы проделали от Де-ир-эль-Камара до Джуна. Именно благодаря воспоминаниям об этих страницах у меня было в этой скалистой пустыне такое ощущение, как будто я уже видел эти места.

— У нас нет «Путешествия на Восток», — сказал отец Бардауил, — но, раз вы читаете по-арабски, я могу достать вам «Энциклопедию» Бустани. В ней есть довольно подробная заметка о леди Стэнхоп.

Принеся мне толстый том, он ушел.

Я открыл «Энциклопедию» и нашел в ней очень добросовестную статью, устанавливающую главные этапы жизни этой необыкновенной женщины: первые шаги племянницы Питта при британском дворе, ее отъезд на Восток, романтическое кораблекрушение в заливе Макри; потом поездка в пустыню и прославление Пальмиры, оседлая жизнь в южном Ливане; борьба с эмиром Беширом, визит Ламартина, ее упадок и, наконец, ужасная смерть в нищете. Словом, ничего нового. Ни одной подробности, которая могла бы осветить мне таинственную роль, которую эта женщина сыграла в судьбе Англии. Ничего о соперничестве леди Эстер с Ласкари, наполеоновским агентом, среди бедуинских племен. Ничего о ее борьбе против Бадиа, тайного уполномоченного Людовика XVIII, — того самого Бадиа, в убийстве которого она созналась через несколько лет.

Я закрыл книгу. Мысли мои словно окутывал туман. При открыв дверь, я заглянул в коридор. Комната Ательстаны был освещена. Она тоже не спала.

Что могла делать в этот час графиня Орлова? О чем она думала? Может быть, тоже о леди Эстер и о несчастном Бадиа. Меня внезапно охватило безумное желание увидеть Ательстану, постучаться к ней в дверь. В висках у меня стучало. Это продолжалось всего минуту. Но мне стоило нечеловеческих усилий подавить свое кощунственное желание.

Я опять закрыл дверь. Лег, потушил лампу. С моей постели через щель я все еще видел на стене светлый квадрат, отбрасываемый лампой Ательстаны. Мои мысли снова обратились к Бадиа и леди Стэнхоп. В Дамаске, где они встретились, они, быть может, также спали под одной кровлей. Внешняя сердечность их отношений позволяла это двум противникам: он жил только для великого плана создания франко-мусульманской империи, она — вся была во власти мечтаний об арабской гегемонии, но уже съедаемая денежными заботами. Они простились. Бадиа отправился по Меккской дороге, и в одно прекрасное утро, в Калаат-эль-Белька, выпив безобидную чашку кофе, он умер. Сто лет! Равно сто лет прошло с тех пор. Доколе же будет продолжаться это ужасное соперничество! Я почувствовал, что на лбу у меня выступает пот.

Светлый квадрат все еще желтел на стене напротив меня. Я не заметил, как он исчез, — я задремал. Рассказчик, который не руководился бы одной суровой истиной, мог бы распространиться тут о привидевшемся мне сне: например, как Гобсон толкал меня к женщине, похожей, как двойник, на Ательстану, я прижимал ее к своей груди и вдруг заметил в ужасе, что сжимаю в объятиях скелет, — скелет леди Стэнхоп… Увы! Верный гораздо более будничной действительности, я должен сказать, что проспал мертвым сном до шести часов утра.

Около десяти часов, после легкого завтрака, мы простились с монахами монастыря Христа Спасителя и начали подниматься по обрывистым откосам Дахр-эс-Ситта. Голый каменистый холм. Какое унылое место!

— Оставим наших лошадей Гассану, — сказала Ательстана, — становится слишком круто.

Мы продолжили подниматься пешком, карабкаясь на скалы при помощи рук.

Наконец мы достигли вершины скалы, на которой виднелись только какие-то печальные развалины. Часть их пошла на сооружение хижины — двух жалких комнат, служивших приютом монастырскому фермеру, его матери и молодой жене. Эти честные люди ждали нас на краю плоскогорья. Ательстана, поблагодарив, отослала их. Она хотела сама показать мне эти мрачные руины.

Она водила меня, шагая через обломки стен, и говорила тихо, прерывавшимся голосом.

— Теперь ты можешь понять, — говорила она, — в чем заключается е е ошибка. Решительное непризнание могущества прошлых времен, чрезмерная уверенность в самой себе. И вот результат ее стремлений: заросли крапивы, рассыпанные каменья, на которых ящерицы греют свои животы. Я же знаю, что, когда рассыплется мишура, которую я нацепила на стены Калаат-эль-Тахара, они все-таки устоят перед тысячелетиями. Но взгляни в эту дыру…

— Что это?