Владигор. Князь-призрак

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава первая

С монетами мне все ясно, — сказал Владигор, когда скомороший рыдван въезжал в ворота княжеского двора, — но как, ты сказал, звали твою рабыню?

— Я звал ее Суми, — нахмурился Ракел, — но продал как Силлу, а что?

— Ничего, — сказал князь, — просто я подумал…

— Знаю, о чем ты подумал, — перебил Ракел, — и ты, я полагаю, догадываешься, о чем подумал я…

— Силла… Цилла… — усмехнулся князь. — Ты как следует рассмотрел лицо этой вдовушки, пока мы обходили домовину с покойником?

— Допустим, — сказал Ракел.

— Она? — резко перебил князь.

— Да, она, — ответил бывший наемник.

— Любопытно, — пробормотал Владигор, — куда делся тот старый торговец?

— А никуда он не делся, — прошептал Ракел, наклонившись к князю и указывая пальцем на Урсула, припавшего к дырке в шарабанном фартуке. — Вот он!

— Любопытно, очень любопытно, — опять пробормотал князь. — Он тебя узнал, как ты думаешь?

— Вряд ли, — пожал плечами Ракел, — годы изменили мой голос, а Всемогущий дважды разглаживал кожу на моем изрубленном лице, не особенно заботясь о сохранении его первоначальных черт.

— Но откуда они здесь, а главное, зачем? — задумчиво проговорил Владигор, глядя на сгорбленную спину Урсула, прикрытую ветхим заячьим тулупчиком.

— Не знаю, князь, — вздохнул Ракел, запустив под шапку жилистую пятерню, — но полагаю, что все это неспроста.

— Это еще не ответ, — усмехнулся князь, — но мне нравится ход твоих мыслей!

Пока они говорили, Лесь неустанно понукал свою ледащую кобылу и осадил ее, только когда рыдван вплотную подкатил к крыльцу княжеского терема. Похоже, здесь их ждали: по широким ступеням между резными столбиками, подпиравшими лакированные перила, стелился узорчатый ковер, а как только рыдван остановился, обе створки сенных дверей распахнулись и в проеме возник стройный русоволосый отрок с подносом, уставленным чарками и глиняными плошками с квашеной капустой, пупырчатыми огурчиками и осклизлыми на вид солеными грибками. Пока он спускался по ступеням, стенки чарок сделались матовыми от мороза, а над закусками воспарили бледные туманные шапочки.

К тому времени дворовые вытащили наконец опричника из смотрового окошка. Все его члены были совершенно одеревеневшими, рот не закрывался, выказывая закоченевший на морозе язык, и только выпученные глаза слабо вращались.

Владигора между тем не покидало чувство, что и бревенчатый частокол по обе стороны от ворот, и крытая глазурованной черепицей башенка, венчающая терем, — короче, вся громада княжеского двора лучится невидимыми любопытными взглядами. Но никакой враждебности в них не было, что подтверждал аметист, слабым голубоватым сиянием озарявший золотую рамку оправы.

Цвет камня не изменился и в тот миг, когда князь, вслед за Лесем спрыгнув на утоптанный снег перед рыдваном, взял с подноса чарку и поднес ее к губам.

— Хлеб да соль! — почтительно произнес отрок, подвигая к Владигору плошку с капустой.

— Благодарствую! — сказал князь, погружая пальцы в плошку, сворачивая в трубку влажный капустный лист и с хрустом перекусывая его упругие сахарные жилы.

Встретили их хорошо, по-княжески. Двое мальчишек-конюших выпрягли из оглобель кобылу, смахнули щетками шершавый иней с ее лохматых боков, а когда она зло и недоверчиво прижала уши, до самых глаз утопили ее губастую морду в отвислой торбе с овсом. Кобыла скосила глаз на Леся и, когда тот одобрительно кивнул, крупно задвигала нижней челюстью и, взбивая подковами утоптанный снег, направилась вслед за мальчишками к воротам конюшни, откуда клубами валил сизый пар.

Лицедеев провели в обширную бревенчатую горницу с низким потолком и круглым столом, в центре которого громоздился сложенный из булыжников очаг, где полыхали составленные шалашом поленья. Пока Владигор и его спутники устраивались в тяжелых деревянных креслах с высокими спинками и широкими полированными подлокотниками, поленья прогорели, и над грудой рубиновых углей тут же закрутились невесть откуда взявшиеся вертела с насаженными на них перепелами, тушки которых на глазах подрумянивались, обливая угли шипящими брызгами жира. Расторопные девки наставили перед скоморохами столько всевозможных плошек, судков, подносов, кувшинчиков, чарок и ковшей с наливками, медами, соленьями и вареньями, что к тому времени, когда перепела покрылись хрустящей золотистой корочкой, Лесь был уже так хорош, что требовал сырое яйцо и ставил свою кобылу против закопченного ухвата за то, что испечет это яйцо в зажатом кулаке.