Ракел тряхнул черными прямыми волосами и скрылся в подполе. Князь припал глазом к щели и увидел, как Лесь остановился над падающей половицей и вскинул над помостом горсть серебристого пепла. Чешуйки закружились, тускло поблескивая в шатком свете факелов, а когда лицедей взмахнул широким рукавом рубахи, свились в бледный смерч, вдруг обратившийся в фигуру воина с длинным мечом в кожаных ножнах.
В этот раз Филька прилетел под утро, когда Любава уже устала ждать и даже задремала, разморенная ровным теплом прогоревшего камина. Ее разбудил стук когтей по оконной слюде и шероховатый трепет крыльев.
— Филимон, ты? — по привычке спросила она, подбежав к окну и взявшись за оконный крючок.
— А к тебе, что, еще кто-то по ночам в окошко шастает? — нахмурился Филька, когда она распахнула окно и он, перевалившись через подоконник, принял человеческий облик.
— Глупости болтаешь, Филимон! — строго свела брови княжна. — Дело говори. Видел его?
— И видел, и мед-пиво с князем пил, да оно все больше по усам текло, — вздохнул Филька.
— Нешто в рот ни капли не попало? — усмехнулась княжна.
— Вкушая, вкусих мало меду! — воскликнул Филька, ударив себя кулаком в грудь. — Уж я ему и так, и эдак: пройдем, говорю, в ночи тихими стопами и всех их, как кур, передушим…
— И что?..
— Не знаю, — пожал плечами Филька. — В мельники, говорит, пойду, сито возьму и буду муку сеять.
— В мельники? — удивилась Любава. — Никогда за ним охоты к этому делу не замечалось… И потом, у мельника не сито, а жернов. Мельник мелет, а пекарь муку через сито просеивает, волчцы да плевелы отделяет. А что еще сказал?
— Сказал, чтоб тихо сидели, — угрюмо буркнул Филька, — не совались, пока он сам не скажет.
— Ох, братец, братец, — вздохнула княжна, — залез к волку в пасть и охотниками оттуда командует! Сито, говоришь?
— Оно самое! — с готовностью кивнул Филька. — Только вот насчет охотников и волчьей пасти сомнение меня мучит: никак не могу понять, кто там волк, а кто охотник? И кто к кому в пасть голову положил? Как ты думаешь, Любушка?
— Я так думаю, что там каждый себя охотником считает, — сказала Любава, — но головы своей еще никто никому в пасть не клал.
Княжна поправила на плечах пуховый платок, взяла из поленницы сосновую чурочку, нащипала пук лучинок и составила из них золотистый шалашик поверх остывшей золы. Затем сняла с березового полена упругое кольцо бересты, сунула его между лучинками и, присев на скамеечку перед камином, тихонько пропела:
— Гори-гори ясно, чтобы не погасло!..
Берестяное кольцо почернело, завилось винтом и выбросило над витками зубчатый огненный венчик. Язычки пламени коснулись составленных снопиком лучинок, и над ними вмиг расцвел багровый цветок.
— Сучьев-то подложи, а то прогорят без толку, — сказал Филимон, стоя позади скамейки.
— Прогорят, да не без толку, — прошептала Любава, не сводя с пламени глаз.
Филька проследил направление ее взгляда и увидел в крошечных огненных всполохах маленький дворик, огороженный бревенчатыми стенами построек. Пока он удивленно разглядывал конюшню, людскую, терем с высокой башней, во дворик въехал крытый возок и около дюжины черных всадников.
Из терема стали выскакивать человечки с доверху набитыми плетеными сундучками. Когда сундучки погрузили в возок, с теремного крыльца спустился седобородый старик. Двое в черном помогли ему перевалиться через борт возка, кучер хлестнул лошадей, и вся процессия в сопровождении дюжины черных всадников потянулась со двора.
Огненный цветок ярко вспыхнул, слизнув последнюю картину, и увял, пустив тонкую струйку дыма.
— Видел? — спросила Любава, не оборачиваясь к Филимону.
— Видел, — сказал Филька.
— Это все к вечеру, — сказала Любава. — Повезут через Сухое Болото. Возьми дюжину моих берендов и отбей! Ясно?
— Взять-то можно, да кто мне их даст?
— К Кокую пойди, он тебе таких молодцов подберет, которые коней на скаку голыми руками останавливают, — усмехнулась княжна, — а про седоков и говорить нечего: пикнуть не успеют, как в кустах окажутся!
— А с чего это он мне молодцов подбирать будет? — подозрительно покосился на княжну Филька. — Кто я такой? Откуда?
— Покажешь ему это кольцо, скажешь, что тебя князь послал.
Любава сняла с безымянного пальца левой руки золотой перстень с овальной печаткой и протянула его Филимону. На печатке был вычеканен всадник, чертами лица напоминающий Владигора. Всадник упирался ногами в стремена, пронзая копьем чешуйчатого дракона, извивающегося под копытами коня.
— Обиды не будет? — спросил Филька, протягивая Любаве чуть вздрагивающую руку с растопыренными пальцами. — Кокуй как-никак стражник, и выйдет, что проглядел он меня.
— Его обида не твоя печаль! — усмехнулась Любава, надевая кольцо на Филькин палец. — Спать много стал Кокуй, с утра, бывает, еле дозовешься, да и бражкой от него частенько стало попахивать… Надо его приструнить слегка!