Владигор. Князь-призрак

На том и расходились. Опять вскакивал Владигор на Лиходея и неспешно пробирался по лесным тропкам, то и дело отводя от лица колкие и тяжелые еловые лапы. По дороге вспоминался ему чародейский синклит, умные, степенные речи Белуна, колкий холодок во лбу — предчувствие проникновения в душу и мозг высших истин. Но что теперь эти истины? Эти высокие слова о смертельной схватке Света и Тьмы в человеческой душе? Попробовал как-то выйти к народу — поделиться своими мыслями, да все без толку… Нашелся в толпе один умник и крикнул: а что раньше было — Свет или Тьма? Вот и ответь такому, да еще при всем народе, который истину лишь в деревянном болване полагает и ни про какой чародейский синклит слыхом не слыхивал!

А однажды с чем пришли! Тонула мельникова дочка в омуте, и нашелся спаситель-дружинник из тех, что с купцами по Чарыни сплавлялся, — нырнул, вытащил, откачал. Радоваться надо, а народ как с цепи сорвался: оборотни они, дескать, а не люди, надо их, князь, огнем испытать, потому как водой пытать без толку — выплывут, хоть по пудовому камню к каждой ноге привязывай!

И ведь пришлось уступить горланам: взяли две старые подковы, раскалили их добела в кузнечном горне и заставили молодца и девицу голыми руками их из горящих углей тащить. Хорошо, хоть при нем это судилище устроили, успел он сам к бедолагам подойти и как бы невзначай по плечам их похлопать, перед тем как они за подковами в огонь полезли, — вот все и обошлось, даже кожа на ладонях не покраснела. А не подоспел бы Владигор — железо раскаленное им бы мясо до костей сожгло, а тогда и разговор был бы короткий: оборотни — разорвать их между молодыми березками, да и весь сказ! Темный народ, дикий!..

Ехал как-то от Любавы с такими мыслями и вдруг почувствовал, что есть рядом кто-то. Но не успела ладонь привычно лечь на рукоятку меча, как за спиной раздался негромкий знакомый голос:

— Остынь, князь!

— Белун, ты? — Владигор резко обернулся в седле и увидел под старой елью седого, как иней, чародея.

— Не ожидал? — усмехнулся тот, поглаживая ладонью серебристую бороду. — Думал, что совсем тебя бросили?

— Да я уж не знаю, что и думать, — сказал Владигор, соскакивая на землю. — Пока с Климогой воевал, через Мертвый Город да Заморочный Лес пробивался, все вроде понятно было: справедливость надо восстановить, за отца отомстить. А когда на престол сел, так и растерялся… Народу много, у каждого свой интерес, поди разбери, где чья правда?

— Непростое это дело, согласен, — покачал головой Белун. — Правду душой чувствовать надо…

— Тебе легко рассуждать, — вздохнул князь, — а мне каждый день голову ломать приходится… Из кузни искра вылетела да соломенную крышу одной вдовицы и подожгла. Избенка сгорела, и осталась вдова с пятью детьми под чистым небом, а тут зима на носу! Я к кузнецу: ставь избу новую, а он отвечает, что муж вдовицы, дружинник Климогин, ему за меч и кольчугу еще должен остался. Обещал рассчитаться после похода, да сгинул. Вот и рассуди, кто здесь прав и кто вдовице должен избу новую рубить?

— А я тебе так скажу, — неторопливо начал Белун, — ты с купеческих оборотов бери в казну двадцатую деньгу и с этого капитала сирым да убогим помогай.

— Дело хорошее, — согласно кивнул головой князь, — но тут другая беда приспела: слух кто-то пустил, что не истинный я князь, а подмененный, с нечистой силой якшаюсь, что всякая нечисть ко мне по ночам таскается, что сам я на шабаши летаю в птичьем виде…

— Сплетня — страшная сила. Всегда что-нибудь прилипнет, какой бы ты святой ни был.

— Злые языки всякую чушь болтают, а я ночами не сплю, — сказал Владигор, — то Лес Заморочный мерещится, то Мстящий Волчар на грудь кидается, то Ольга-скоморошка по полю идет и мальчонку ведет за руку… Я — к ним, а трава вдруг копьями оборачивается и так густо вокруг встает, что я ни рукой ни ногой пошевельнуть не могу. Одно знаю: найти мне их надо.

— Это ты верно решил, — сказал Белун. — Только здесь мы тебе не помощники: от смерти уберечь можем, но не все пути людские нам ведомы.

— Да я помощи и не прошу, — сказал князь, — вы и так много для меня сделали, теперь пора своим умом и своей силой пожить. К тому же, говорят, видели Ольгу где-то в низовьях Чарыни, будто ходила она по рынку с мальчонкой и на картах гадала…

— Тогда чего ж ты медлишь, князь! — воскликнул Белун. — Бери дружину, садитесь на ладьи и плывите!..

Сказав это, старый чародей медленно растворился в тихом сумеречном воздухе.

«Если бы все было так просто, — подумал князь, свистом подзывая Лиходея и вскакивая в седло, — дружина, поход, ладьи… А на кого я Синегорье оставлю? Бродит в посадских головах смута, пьянит, как мухоморный настой. На всю жизнь отравил их Климога правлением своим, когда одна половина народу воровством да разбоем жила, а другая по ночам от страха тряслась. Трудно им к новым порядкам привыкать: работать, не боясь, что утром налетят опричники Климогины, в железа закуют, а все добро на княжий двор свезут…»