Владигор. Римская дорога

Однажды утром он проснулся с ощущением, что решение найдено. Оно было простым и ясным, как глоток воды или глубокий вздох во время пробуждения. Мизифей облачился в белую тогу и велел рабу вести за ним шесть белых ягнят, предназначенных для жертвоприношения. Храм Минервы располагался на горе, и в этот час в нем никого не было, кроме жреца, который совершил жертвоприношение и сообщил Мизифею, что его жертва угодна богине. Тогда ему было дозволено войти внутрь. Мизифей накрыл тогой голову и предстал перед золоченой статуей. Вслух, как и положено римлянину произносить молитву, он попросил богиню о сокровенном. Пусть она сделает так, чтобы Римом отныне правили умные и добродетельные правители, которые бы жаждали мудрости, а не крови.

Он вышел из храма с сознанием исполненного долга. Всю дорогу было легко ему идти, будто летел он на крыльях, не касаясь земли… Но лишь переступил порог своего дома, как понял, что его просьба — глупость, ребячество, боги не обязаны устраивать дела смертных… Надо было бы попросить что-то иное. Но что — он так и не смог придумать. Последовавшие за жертвоприношением дни он провел в странной тоске и смятении, ждал чего-то и в то же время ни на что не надеялся. Наполовину грек, он был склонен к фантазиям, наполовину латинянин, он тут же в этих фантазиях сомневался.

Однажды, возвращаясь из Неаполя с новыми свитками, присланными из Рима, он увидел сидящую на придорожном камне женщину, — бросив на нее взгляд, он заметил, что она молода и красива и что ее стола из тончайшей белой ткани, которая очень дорога и редка и которую привозят издалека, с Востока. Поверх столы была накинута легкая бледно-голубая палла, прикрывавшая ее чудесные золотые волосы. Поначалу он подумал, что женщина, должно быть, чужеземка, ибо такие золотые волосы среди итальянок — большая редкость, но, присмотревшись, решил, что ошибся. Черты ее лица были абсолютно правильные, будто выточенные резцом совершенного мастера, и казались такими знакомыми. Может быть, он видел прежде мраморный портрет этой женщины, а теперь она сама сидит на придорожном камне, дожидаясь его, Мизифея. Что незнакомка ждала именно его, у Мизифея не было никакого сомнения. Он остановился. Она смотрела на него странными светлыми глазами, которые слегка светились изнутри. Эти глаза его просто околдовали.

Она заговорила с ним первая.

— Мне понравилась твоя просьба, Мизифей, — проговорила она с улыбкой. — Право же, редко приходится слышать такие слова. Не то чтобы они особенно мудры. Думаю, что ты мог бы сказать и что-нибудь более оригинальное. Но меня поразила сила твоего чувства. Люди давно ходят в храм лишь по обязанности, их губы бормочут молитвы, а разум занят совершенно иным. Даже жрецы не думают о богах, когда посыпают жертвенной мукой голову принесенного на заклание ягненка. Они думают лишь о том, какую часть туши им доведется съесть, а какие куски сжечь, чтобы боги могли вдохнуть аромат жареного мяса.

Он слушал ее и не знал, что думать. Откуда она знает о его просьбе? И кто она такая, эта женщина в безумно дорогом платье, сидящая на придорожном камне? Где ее рабы? Где носилки? И куда она идет?

— К тебе… — отвечала она так, будто он задал этот вопрос вслух, и поднялась с камня.

Он не знал, что сказать в ответ, пробормотал лишь, что дом его весьма скромен, чтобы принять такую высокую гостью.

— Для меня любой человеческий дом скромен, — отвечала она, и он почему-то не счел ее ответ дерзким.

Потом в триклинии она возлежала на ложе напротив него, и раб-разрезальщик, накладывая на серебряное блюдо куски мяса, бросал на странную гостью удивленные взгляды. Он заметил, что, беря чашу с вином, она не отливает из нее несколько капель в жертву богам, а пьет сразу. Раб бросил вопросительный взгляд на Мизифея, но ничего, разумеется, не сказал.

— Мне понравилось, что твои чувства и мысли совпали с моими, Мизифей, — продолжала гостья начатый на дороге разговор. — Ибо избрание владыкой Рима такого двуногого, как Элагабал, оскорбительно не только для людей, но и для богов. Я знаю, что эти годы тебя не было в Риме, но ты, верно, слышал, как этот ублюдок решил выдать меня замуж за своего обожаемого бога, чье имя он присвоил себе. Какая наглость! Мало того, что он ограбил святилища Рима и стащил все сокровища в храм своего ничтожного божка, так он решил сделать меня супругой этого так называемого бога солнца! В конце концов его напугало мое воинственное изображение. И он передумал — остановил свой выбор на Астарте.

— Разве боги повинуются замыслам людей? — спросил Мизифей и вновь встретился с прозрачными глазами гостьи. — Разве они подчиняются людям? А не наоборот?

Неужели в самом деле сама Минерва возлежит с ним сейчас за столом? Он вновь вспомнил свою странную просьбу и то чувство просветления, с которым произносил ее. Теперь мысль о том, что он беседует с Минервой, не показалась ему столь уж безумной.