Владимир

— Князь Вышеслав юн и тщедушен. Не в отца пошел, о нет! Трудно ему тут будет, на севере. Нет, по глазам вижу, не жилец в Новгороде князь Вышеслав, не выдержит…

— И тебе совсем нечего бояться его? — полюбопытствовала Рута.

— Бояться его? Ха-ха-ха! — даже расхохотался Добрыня. — Да разве медведь боится какого-нибудь зайчишку?…

Поздняя ночь. Объяты сном Новгород, терема над Волховом, княжий терем, все концы, спят люди… Не спит лишь князь Вышеслав, он ходит по пустынному покою, останавливается время от времени у окна и смотрит на темный Волхов, на черное небо, в котором горят новые, незнакомые ему звезды.

Но что это? На бледном лице князя сверкнули слезы. Склонившись к подоконнику, плачет, плачет князь Вышеслав.

7

…Смерд Давило спасался. Миновав болота на Оболони, он побежал по ивняку вдоль Днепра, потом, свернув в лесную чащу, забился в кусты и сел, тяжело дыша, передохнуть…

«Они меня не найдут, не возьмут», — думал Давило.

Кругом густой лес, стены кустов, бурелом, никто не пробьется в эти дебри, а если и пробьется, будет уже поздно; вверху, в прорезях между ветвями, синеет небо, отливают золотом кромки облачков, уже вечереет, скоро ночь, когда она кончится, Давило будет далеко за Вышгородом.

Нет, нет, его теперь не поймают, там на болотах и в ивняке вдоль Днепра он слышал позади, совсем близко, шаги, голоса, но в чаще голоса стали удаляться и мало-помалу затихли совсем, не слыхать их сейчас, тихо, как тихо в дебрях.

Свобода! Да, загнанный в кусты, преследуемый, Давило чувствовал себя здесь свободным — он спасется, убежит, поблуждает вдоль Днепра, в лесах, в поле. Потом еще долго, наверное, будет опасаться людей, избегать их, и все-таки это свобода, никто не свяжет ему руки, которые так много поработали и могут еще работать. Пройдет время, все забудется, он вернется к людям, может быть, даже прокрадется в Киев, заберет жену и детей, пойдет с ними куда глаза глядят в поле, выкопает там землянку, возделает клочок земли. Прячась, как зверь, но будет жить, свобода, она казалась такой близкой, вот темнеет уже небо, скоро ночь…

И в этот последний перед заходом солнца час смерд Давило вспомнил так много, почти всю свою жизнь.

Память воскресила далекое время, еще при княжении Ольги, когда у него был небольшой клочок земли да хижина за Перевесищем.

Тогда Давило проклинал ту чахлую землю с вечным недородом, проклинал хижину, в которой нечего было поставить на огнище, в которой он, жена и дети спали вповалку на твердой холодной земле.

Сейчас он вспоминал тот жалкий клочок как священную землю, а убогая хижина отца казалась ему теремом. После вокняжения Ярополка двор забрали, хижину разрушили, а его самого с семьей прогнали в пески, за Оболонь.

Давило не сдавался, он верил, что это минует, шли слухи, будто на Ярополка идет брат его Владимир, он, сын рабыни, защитит старые законы и обычаи.

Потому Давило, а с ним вместе много людей, которых обидел Ярополк и его бояре да воеводы, взяв в руки мечи и колья, били в спину воинов Ярополка, когда те бежали из Киева, радостно встречали Владимира, возлагая на него все надежды.

Почему же Давило теперь бежит в леса и трущобы, кого ему бояться в городе Киеве, где князем сидит сын рабыни, великий князь Владимир?

Тщетно надеялся Давило, что ему и таким, как он, убогим людям станет жить лучше при князе Владимире, напрасно смерд столько боролся, верил в князя.

Оболонь, куда прогнал Давилу князь Ярополк, стала для смерда погибелью, клочок песка, где он выкопал землянку, уж ничего не давал. Взял Давило у подольского купца Бо-жедома купу, из года в год он трудился и никак не мог выплатить купу, а прирост на нее шел, Божедом мог сделать смерда обельным холопом.

Так страдал не один Давило. В своей усадьбе на песке не родит ничего, захочет купец или боярин — даст работу, не захочет — грызи корни, ешь давленину, а на заработок едва прокормишься, дома же голодная жена, дети, кругом смерть!

Они стали христианами: на землю надежд не возлагали, царь земной Владимир, его бояре и воеводы не только ничего не давали, а, напротив, только брали и брали, может, хоть царь небесный смилуется над ними…

Однако не помог и Христос, в лютой ненависти шли они на кладбища, валили там кресты, голод делал свое дело — и они ночью тайком стали подкрадываться к лавкам купцов на Подоле. Так Давило попал и во двор Божедома, а когда тот со стражей застал их за грабежом, смерд убил купца.

Даже страшно все это вспоминать, представлять — безумна рука, занесшая топор, налита ненавистью и злобой, но разве ее остановишь, встретив с глазу на глаз врага?!

Ночь! Хоть бы скорее ночь — смерд Давило теперь головник и тать. Он не может пойти к своей семье, к голодной жене и детям. Бежать, бежать подальше от Киева!

Но что это? Справа треснула сухая ветка — Давило повернул голову, слева послышались шаги, — он вскочил, гридень с мечом преградил ему дорогу, а еще несколько стали позади.