Владимир

— Челом тебе, княже! Будь здрав, княже! — прокатилось по палате, воеводы и тысяцкие забряцали мечами, мужи лучшие и нарочитые, дремавшие вдоль стен, подняли головы. Емец провел пальцем по кожаному бубну, сухой, скрипучий звук влился в общий шум, поднявшийся в палате.

— Будьте здравы и вы, мужи новгородчи! — ответил на их приветствие князь Владимир, снял с головы меховую, усыпанную самоцветами шапку, отстегнул меч и сел в свое кресло.

В палате наступила тишина. В круглые слюдяные оконца светили багрянцем вечерние лучи. Гридни расхаживали со светильнями, зажигали толстые восковые свечи в тяжелых подсвечниках. В трепетном сиянии свечей яснее стал виден князь Владимир, его светлое, затканное серебром платно, широкий зеленый пояс, красное корзно. За его спиной виднелась голова воеводы Добрыни и еще несколько старших воевод, которые всегда становились позади князя, за его креслом.

Потом в дверях палаты послышались тяжелые шаги, между рядами мужей к князю шли послы, ездившие в землю Полоцкую. Вот вышел вперед воевода Михало, бояре Зринь, Волдут, Тудор, тысяцкие Спирка и Чудин.

— Челом тебе бьем, княже, и всему Новгороду, — начал Михало, низко кланяясь Владимиру, а потом и мужам на все стороны. То же самое проделали и остальные послы.

— Будь здоров и ты, боярин Михало, и вы, послы! — отвечал на это князь. — Ждали давно новгородчи вас из-за Волока. Почему задержались?

— Супротивный ветер рвал наши ветрила, — вырвалось у Михала, — а паче ветра задержали нас обман, кривда и лжа.

— Кто смел сотворить с людьми нашими обман и кривду? — нахмурился Владимир.

— Лучше бы нам было не ездить в Полоцк, княже наш, а ударить на него всей силой, — только того и заслужил клятый Регволд, сыны его и вся его песья свора.

Но тут же тысяцкий Михало понял, что говорит не те слова, какие подобает говорить княжескому послу, и, остановившись на мгновение, повел речь тихо, сурово, с достоинством:

— По приказу твоему, княже, прибыли мы в полнолуние в город Полоцк и сказали страже, что хотим говорить с Регволдом как послы новгородского князя.

— Вы видели его? — спросил Владимир.

— Видели, — заторопился Михало, — сказали, как ты велел, что не хотим мятежа и усобицы, бережем и будем беречь мир и любовь в землях Руси, хотим жить по закону и покону отцов наших, установленным князьями Олегом и Игорем, княгиней Ольгой и сыном ее Святославом, да еще так, как велят наши боги.

И тут Михало умолк. В палате стояла такая тишина, что все слышали, как кипит воск в подсвечниках, как тяжело дышат мужи на скамьях.

— Почему ты замолчал?

— Я сказал, — тотчас заговорил снова Михало, — что ты, князь новгородский Владимир, блюдя мир на Руси, предлагаешь князю Регволду вместе с ним идти против князя Ярополка, который убил брата своего Олега и задумал идти на тебя.

— Что же ответил Регволд?

— Он взял нашу грамоту, прочитал и порвал, бросил на землю…

Воеводы и бояре на скамьях сердито зашумели, ударили о землю посохами.

— Зло содеял Регволд! Супостат он, враг! — кричали все и уже вскакивали, топали ногами.

Только князь Владимир твердо сидел в кресле, глядя на Михала, на послов.

— Что же еще сказал Регволд? — так громко, что услыхала вся палата, спросил он.

— Он сказал непотребные, дурные слова, — произнес в наступившей тишине Михало, — и мне негоже их повторять.

— Нет, говори! — приказал Владимир.

— Князь Регволд, — решительно начал Михало, — сказал, что ему на диво грамота новгородского князя с боярством, ибо Новгород и Полоцк одинаково древние земли, одинаково древние в них князья и боярство, и ежели Новгород хочет Полоцк поучать, то Полоцк может Новгород проучить… Гордыню нес князь Регволд, похвалялся родичем Рюриком, сказал, что волен выбирать, с кем ему идти, с Новгородом или Киевом.

— И он уже выбрал?

— Так, княже, выбрал, ибо деет заодно с Ярополком-князем.

Михало умолк, но князь, пристально следивший за его лицом, заметил, что воевода странно моргает глазами.

— Что же ты умолк?

— Они выводили нас по одному из терема полоцкого князя, а там обиду нам чинили — стригли бороды.

Михало показал князю и мужам свою гораздо более короткую, чем прежде, бороду.

— И тебя они оскорбили, — закончил Михало. — Князь Регволд велел нам передать, что дочь его Рогнедь не хочет разувать робичича…

Бледный сидел на своем сиденье Владимир, и только лежащие на поручнях кресла пальцы рук, сжавшихся в кулаки, говорили о том, как поразили его слова воеводы. Но он ничем больше не выдал своего волнения. Глядя на воевод и бояр, Владимир ждал их слова.

И он дождался. Вот один из бояр поднял посох, давая знак, что хочет говорить, потом встал, вышел вперед, и все увидели старого Скордяту — с перерезанным шрамом лбом, слепого на один глаз.

— Не токмо тебя, сына Святослава, внука Волги, оскорбил Регволд, — произнес Скордята, — но такожде и боярство, всю Новгородскую землю. Михало сказал, что он деет заодно с Ярополком-князем… Что ж, зане так, мы пойдем на Ярополка и Регволда…

— Правда, правда! — зашумели все в палате.

Хмурое, изрубленное лицо Скордяты перекосилось, единственный глаз хищно сверкал.