Владимир

Но князь Владимир не мог так написать, ибо в жизнь его ворвалось то, чего он не ждал и не искал. Ночь, проведенная им в палате Юлии, внесла смятение в его душу.

За окном висит полная луна, шумит, затихает Гора; вот прошли, топая, гридни; на столе горит, истекая воском, свеча, она освещает берестяную грамоту, а вот в переходах терема слышатся шаги — он узнает их. То прошла из сеней наверх княгиня Юлия, сегодня утром в трапезной она сказала, что хочет с ним поговорить и ждет его ночью в своей палате.

Что ж, он пойдет сейчас к ней. Князь Владимир долго смотрит на берестяную грамоту, лежащую на столе. «Напиши хоть одно слово, может, легче будет мне тут, в городе Полоцке…» Он гасит свечу. Не нынешней ночью писать ему ответ Рогнеде.

Несколько мгновений князь Владимир стоит у раскрытого окна. На Горе тихо, где-то на отмелях Днепра пронзительно кричат птицы, над небосклоном и по всему небу висят огромные мерцающие звезды, снаружи вливается душистый горячий воздух — скоро, скоро уже начнутся грозы и дожди.

Он идет к дверям, открывает их, выходит в Золотую палату, на мгновение лунный свет озаряет его непокрытую голову, княжеский знак — чуб, воспаленные глаза, напряженно сжатые губы.

Где-то в переходах словно послышались шаги. Он переступает через лунный луч на полу, прячется в тени у стены, где висят доспехи отца Святослава.

Нет, то лишь почудилось: в тереме тихо, нигде не слыхать ни человеческого голоса, ни шагов, все спят наверху, в сенях стоит стража.

Переходы, темные знамена у стен, косые лучи из высоких узких окон, тихие, неслышные шаги по половицам — все дальше и дальше идет князь Владимир, останавливается, стучит в дверь, ждет, слышит напряженные удары своего сердца.

Юлия открывает дверь палаты. За ее спиной полутьма, лунный свет едва коснулся окна, блуждает по стенам, столу, ложу.

— Как я рада, что ты пришел, — шепчет она. — Только что вот молилась, чтобы так сталось.

Владимир проходит вперед, садится у окна.

— Что молитва? — говорит он. — Ты меня звала, вот я здесь.

— Я знала, что ты придешь, спасибо тебе, княже.

— Сядь, Юлия, — произносит Владимир. — Ты хотела мне что-то сказать?

— Да, — отвечает она, — я хотела многое тебе сказать. Юлия садится на скамью так, что ее плечо касается его плеча. В лунном свете он видит близко перед собой ее лицо, черные волосы, разделенные надвое, словно перерезанные ниткой, тонкий нос, вздрагивающий от напряженного дыхания, губы, глаза — большие, темные глаза, в которых дрожит отсвет месяца. О, он знает эти губы и глаза.

— Ты спрашиваешь, княже, что я хотела тебе сказать? Неужели ты сам не знаешь, не чувствуешь?

Она кладет руку ему на плечо, и он ощущает, как дрожат, прикасаясь к нему, ее пальцы.

— Ты знаешь, — отвечает Владимир, — что меня не было в Киеве, я ездил в земли.

— Но ты давно вернулся оттуда.

— Давно… Я уже три дня здесь, на Горе.

— Вот видишь! Три дня — это очень много, неужели ты все эти дни не хотел меня видеть?

— Я скажу правду, Юлия. Я хотел тебя видеть, но не смел, я ведь говорил тебе — в городе Полоцке ждет моего слова Рогнеда.

Пальцы Юлии сжимают плечо Владимира.

— Скажи правду, княже! Ты любишь ее? Молчишь? Почему?

— Напрасно ты меня спрашиваешь об этом, Юлия, ты знаешь, что я давно, еще в Новгороде, а потом в Полоцке, нарек Рогнеду своей женой. Ныне я получил от нее грамоту.

— Знаю, — вырывается у Юлии, — слышала, что приехали гонцы из Полоцкой земли.

— Хорошо, — усмехается Владимир, — что ты знаешь про полоцких гонцов, то правда, они привезли грамоту от Рогнеды. Но ты не знаешь, Юлия, что она мне пишет. Рогнеда носит под сердцем мое, родное мне дитя…

— Так, — Юлия рывком снимает с плеча Владимира свою руку, — понимаю, почему ты не приходил ко мне… А мне что теперь делать?

— Юлия! — говорит он. — В ту ночь ты меня спрашивала, что тебе делать, и я сказал: ты жена моего брата Ярополка, я воздаю ему честь как князю, тебе тоже надлежит честь и слава как княгине.

— Ты щедр, воздавая мне честь и славу, — засмеялась Юлия. — Но только я… жена твоего брата, ныне…

— Почему ты умолкла? — спросил Владимир, ощущая горечь ее смеха.

— И я непраздна, княже Владимир, я такожде ношу дитя под сердцем…

Он встал из-за стола, остановился перед нею.

— Чье же это дитя? — Он смотрел на нее — в ее глаза, в которых, как две голубоватые жемчужины, блестели отражения луны, похожие на закушенные губы.

— Я не знаю, чье оно! — вырвалось у Юлии.

Владимир отвел от нее взгляд, осмотрелся вокруг, взглянул на стол, на котором стояли корчага с вином и два кубка, на ложе…

— Нет, нет, — долетает до него шепот Юлии, — это дитя — плод нашей любви.

Владимир словно не слыхал ее последних слов. Ужас перед тем, что произошло, охватил его душу, сжал сердце. Он тяжело опустился на лавку, оперся головой на руки, долго сидел так, погрузившись в свои мысли. Юлия стояла, ждала.

— Когда-то, — подняв голову, начал Владимир, — ты сказала, что боишься идти сюда, в эту палату, ибо тебе чудилась тень мужа твоего Ярополка, я же сказал, что это лишь чудится, и сам вошел с тобой, потому что тогда тени не было.