Владимир

Сейчас на этом ложе умирал Иоанн Цимисхий – тот, кто убил здесь, в этой опочивальне, императора Никифора Фоку, тот, кто клялся Феофано в любви, а потом отрекся от нее.

Она даже не узнала его. Это был не тот Иоанн, когда-то крепкий, жилистый, сильный, которого она обнимала и целовала, который утолял здесь ее ненасытную страсть. На ложе лежал скелет, вдоль белой простыни были вытянуты высохшие, темные, сведенные болезнью руки, ужасной была голова – облысевшая, с огненно-рыжими бородой и усами, из-за которых виднелись зубы, с заострившимся носом, темными глазами, сверкавшими в глубоких впадинах.

– Иоанн! – громко произнесла она. – Приветствую тебя, василевс!

– Феофано! – глухо отозвалось в опочивальне.

Чтобы не мешать их беседе, проэдр Василий сделал рукой знак, что будет находиться тут же, за дверями, и вышел из опочивальни.

– Ты меня, наверное, не узнала, – сказал Цимисхий. – С тех пор как разбилось… как я разбил зеркало, я не видал и не хочу видеть своего лица. Скажи, я очень изменился, я очень страшен, Феофано?

Она прошла вперед и остановилась возле его ложа.

– О нет, – сказала Феофано. – Ты болен и переменился, но не страшен.

– Проклятая болезнь! – заволновался он. – Никто ее не знает, а она мучит, изнуряет мое тело и душу. Я уже потерял все силы.

Он помолчал и, тяжело дыша, все смотрел и смотрел на нее – такую же прекрасную, как прежде, несравненно прекрасную Феофано.

– Спасибо, что ты приехала. Я очень ждал тебя. Но ты словно гневаешься на меня? Ты, должно быть, не можешь забыть ту ночь в Софии, когда мы говорили с тобой в последний раз и когда я сам посоветовал тебе уехать в Армению.

– Не посоветовал, а выслал, – не сдержалась Феофано.

– Да, да, выслал, этого требовали обстоятельства.

– Я помню ночь в Софии, – промолвила Феофано, – и не обвиняю тебя. Ты поступил тогда так, как требовали обстоятельства. Но ты не разобрался, кто твой друг и кто враг, ты предал Феофано и теперь расплачиваешься за это. Но я все забыла, любила тебя и люблю, стоило тебе позвать меня, и я через весь Понт примчалась в Константинополь, пробралась сюда. Только для чего, для чего, Иоанн?

Он беспомощно огляделся по сторонам,

– Как же я мог не позвать тебя? Ведь я остался совсем один.

– Ты остался одиноким еще тогда, когда мы виделись с тобой в соборе, в Софии. Припомни, ты сам говорил об этом.

– Я помню все, словно это было вчера, Да, я уже тогда был одинок, а потом война со Святославом, походы на Азию, страшная, неизвестная болезнь.

– Ты захворал, Иоанн, только потому, что меня не было рядом с тобой. Я бы этого не допустила, отвела бы вражескую руку.

Она присела на ложе совсем рядом с Цимисхием, видя перед собой его встревоженные, испуганные глаза.

– Ты думаешь, кто-то мог сделать это умышленно?

– Не только мог, но и сделал.

– Но кто же? Неужели он? – Иоанн кивнул в сторону двери, через которую вышел проэдр.

– О нет, – поспешно ответила Феофано. – Я не знаю человека, который служил бы тебе так же верно, как он.

– Тогда кто же, кто? Ведь я заболел не здесь, а в далеком походе. Это началось ночью… у горы Олимп, где я был только с проэдром.

– Есть яды, которые действуют не сразу, а через известное время, и действуют долгие годы…

– А потом? – Он схватил Феофано за руку. У него были холодные, высохшие, костлявые пальцы. – Феофано! Почему же ты молчишь? Ты хотела сказать, что потом конец, смерть?

Феофано гладила теплыми пальцами его холодные руки.

– О нет! – уверенно ответила она.– Против каждого яда есть лекарства. Нужно только узнать, что именно могли тебе дать. Я уверена, что сумела бы разгадать и вылечила бы тебя.

– Спасибо, что ты меня поддерживаешь, Феофано. Только нужно узнать, кто мог дать этот яд, потому что он может дать его еще и еще раз.

– Он или она, – коротко процедила Феофано, Запавшие глаза пристально смотрели на нее.

– Ты думаешь, что это женщина?

– Женщина и мужчина.

– Феофано! Скажи мне правду.

– Хорошо, я скажу правду, какой бы жестокой она ни была. Феодора… Я слыхала о ней еще в Армении, а теперь и в Константинополе… Это твой враг, но много говорят и о Варде Склире, – он даже держит здесь свои легионы. Феодора и Склир – для них это было бы неплохо.

– Какой ужас! – повторял он. – Ничтожная Феодора! Понимаю, она меня никогда не любила, не любил ее и я… Василисса, о, как я ошибся, вступив с ней в брак. А Склир – неблагодарный полководец, бездарность, убийца. Так нет же, они меня не обведут вокруг пальца, не обманут, не обманут, я сделаю так, что их безумные замыслы не осуществятся, рассыплются в прах, а сами они погибнут.

Феофано притворно равнодушно сказала:

– Я тебе открыла всю правду, а ты поступай как хочешь, Иоанн. Помни, что Феофано близко, во Влахерне, и поможет, спасет тебя. Завтра же я разыщу и пришлю тебе лекарства.

– Спасибо, Феофано!

Она наклонилась и поцеловала императора в лоб.

– Император должен действовать спокойно, – склонившись к его уху, прошептала Феофано. – У тебя много врагов.