Владимир

Анна – дочь коварной Феофано и сестра Василия Болгаробойцы – живет в Киеве, заводит в княжьем тереме порядки и церемониал византийского двора. Ее окружают придворные женщины, которых возглавляет, подобно опоясанной патри-кии Большого дворца, старшая боярыня; в палатах царицы без конца снуют сановники, духовные лица. Ее покой охраняют рыцари, вооруженные длинными мечами…

Много, очень много трудится василисса Анна. У нее, как и следовало ожидать, немало друзей среди жен воевод и бо* яр. Она – патронесса храмов. Она не жалеет золота, чтобы заполучить сторонников и среди воевод и бояр.

Одного не может достичь василисса Анна – необычайно красивая, всех очаровывающая, истинная дочь своей матери Феофано, она чувствует, что ее не любил, не любит и никогда не полюбит ее муж Владимир. Анна ему чужая, он навсегда ей чужой.

Василисса Анна надеялась, что все изменится после того, как она родит сына, однако, когда родился первенец Борис, поняла, что отец может привязаться к ребенку, но не любить его мать.

Второго сына звали Глебом. Князь Владимир стоял над его колыбелью и ласково смотрел на сына, но не обнял, не поцеловал жену – мать ребенка.

В этой молчаливой борьбе между Анной и Владимиром не было исхода. Тщетно стараться зажечь камень, горит лишь то, что может гореть, в чем есть жизнь, огонь. Идут годы, и ничего словно не меняется. Однако сыновья Владимира Борис и Глеб растут, они скоро получат от отца земли -Ростов и Муром. Василисса Анна, так и не добившись того, чего хотела, хворает. Изменился и князь Владимир, вот-вот и старость, конец…

Но холодная, черствая, неподкупная рука истории, переворачивая еще одну, и теперь уж последнюю, страницу в повести князя-василевса, делает ее несказанно тяжелой, непомерно жестокой, печальной…

Конечно, иной она и не могла быть: никогда ливень или град не падают с ясного неба – туча долгое время собирается из отдельных капелек; никогда море не становится вдруг бурным и ревущим – долго-долго перед тем дуют ветры, раскачивая волны. То, что произошло на склоне лет с князем Владимиром, было уготовано им самим, его жизнью, деяниями.

4

Все началось с города Киева, и даже с Горы…

На первый взгляд, как казалось всем, да и самому князю Владимиру, и на Горе, и в городе Киеве было спокойно. За высокими стенами Горы жили, богатели, мудро руководили землями бояре и воеводы с великим князем Руси во главе.

Правда, князь Владимир знал, что мужи эти думают по-разному. На Горе жили воеводы, которые приняли христианство и цепко за него держались, но кое-кто молился и новым и старым богам, а были среди них и язычники – недовольные, хищные, злые мужи. Утеряв в разные времена свои достатки, они новых пожалований не имели, сидели за высокими заборами в своих теремах и по ночам, словно мары, бродили по Горе.

Преданные князю Владимиру люди, знатные бояре и воеводы, не раз говорили ему о язычниках, намекали на то, что кругом много врагов, что следует оберегать и охранять его особу.

О том же твердили и греки, приехавшие вместе с князем из Херсонеса, ромеи, прибывшие в Киев с василиссой Анной, священники, купцы и, наконец, василики, которые все приезжали и приезжали из Константинополя.

– В столице Византии, – рассказывали они, – божественную особу императора охраняют полки бессмертных. В Большом дворце стоит этерия, целые отряды скопцов оберегают его день и ночь. В фемах, в канцелярии стратигов, в епархии посажены послухи.

Князь Владимир смеялся:

– Кого они охраняют? Ведь особа императора божественна?

– Именно потому, что особа императора божественна, его и следует охранять бдительно, зорко! Гляди, княже! В Киеве и во всей земле Русской немало врагов…

И хотя князь Владимир и смеялся, однако на Горе появились послухи, княжьи глаза и уши, шныряли они по всему городу, в предградье, на Подоле, в Оболони, по всем дворам.

Делалось это не зря. За стенами Горы, где жили покуда еще вольные кузнецы, древоделы, скудельники, и на землях боярских, где трудились смерды, которые имели свои дворы, было спокойно, но там, где все больше и больше становилось обельных холопов, бесправных рабов своих хозяев, ширились пожары, татьба, разбой, тиуны и емцы ходили по Оболони и Подолу только с гридьбой, а по ночам туда и не совались, там чем дальше, тем с большим остервенением всенародно поносили воевод, бояр, тиунов, князя…

Ничего этого князь Владимир не знал: ему докладывали лишь о пожарах и татьбе, не поминая имени князя-василевса; когда же он отправлялся на охоту или в один из своих дворов в богатом наряде, окруженный воеводами и боярами, а порой со знатными гостями и проезжал по предградью и Подолу, там уже стояли заранее созванные смерды, хало-пы и славословили Владимира-князя, а на всех концах города караулила гридьба.