Владимир Чигринцев

— Павел Сергеевич… — Воля попытался перебить, но сухая рука поднялась, остановила на полуслове.

— Утешения ни к чему. Я не плачусь, не размышляю, я болтаю. Мне и поболтать теперь редко приходится. Ты, впрочем, иди, оставь меня, сил нет. — Он уронил подбородок на грудь, опять закрыл глаза. — Да позови мою дуреху, надо мне, холодно, — промычал сквозь сжатые губы.

Воля укутал его пледом, но Павел Сергеевич никак не отреагировал. Застыл в кресле, только грудь тяжело вздымалась, похоже, он спал.

Татьяна ждала на кухне, Чигринцев передал просьбу, она убежала и вернулась через минуту.

— Он звал? — спросила резко.

— Конечно, неужели…

— Да, да, — перебила его. — Вот видишь, а как я пришла, прогнал и обругал, что я его разбудила. Понял? Нет, к этому нельзя привыкнуть, раньше, до болезни, он хоть в уме был, а теперь так — в полубреду. Иной раз бормочет, бормочет и обижается, что я не понимаю. И ведь не хочет, не хочет подниматься, а зачем, говорит. И глазки строит.

— Таня, он угасает.

— Перестань! Не пори чепухи, это реакция организма. Ему, бедняжке, два раза давали наркоз. А ты понимаешь, что это для мозга, для сердца, с его-то болячками? Сволочи! Нет, он поправится, совсем поправится, Сережа выписал какие-то бесподобные витамины. Понимаешь, в Америке он давно бы был на ногах. Ведь повторная операция — брак, они что-то там не зашили. Сережа говорит, в Штатах такого хирурга сразу бы дисквалифицировали. Просто мозг и сердце, Воля, они онемели. Но он оттает.

— Мы же не в Америке… — Он попытался спустить ее с небес на землю.

— И жаль, очень жаль, там рак — обыденная операция. Послушай, я консультировалась, его зарезали, вторая операция была не нужна. — Лицо ее источало открытую ненависть.

— Не сходи с ума, врачи сделали что смогли.

— Ладно, — обрубила она жестко, — ты ничего не понимаешь. Спасибо, Воля, ты иди, скоро Сережа привезет кардиолога. Сегодня заезжал Самвелян, реаниматор, помнишь, он папе меняет трубочки, следит за ним. Он оказался добрым человеком, это еще в больнице было видно. А Цимбалин, сволочь, нет, ты представь — раза два позвонил, и все. Сволочь, коновал, мясник!

— Я пойду, Таня.

— Спасибо, я ничего не забыла, тут просто все, понимаешь… — Наконец-то нежно его обняла и оттолкнула: — Спасибо, позвони вечером.

В прощании не было прежнего тепла, она вся погрузилась в свое горе. Воля знал, что тут он бессилен чем-то помочь.

5

Вечером, без приглашения, заявился Аристов. Трезвый и мрачный, сидел на кухонной тахте, пил чай с медом, слушал Волины байки про щебетовскую родню, со скучающим видом поглядывал в окно на падающий снег. Потом не выдержал, перебил, принялся расписывать поступившее ему предложение — старый одногруппник по университету звал в дело, торговать офисной мебелью.

Аристов рисовал золотые горы и упрямо твердил: «Что же прозябать? Считать копейки?» — и строил, и строил проекты, в которые, похоже, заставил себя уверовать. Наконец не выдержал, почти закричал:

— Сам-то, сам, поехал за кладом, ведь верил же, думал, Татьяна клюнет, ну, признайся! — Выдал себя наконец.

— Как тебе объяснить? — ответил Воля строго. — Я скорее поверил в сказку. И не жалею. Единственное человеческое желание: «раз! — и проснулся богатым». Да и это не главное — надо было положить конец легенде.

— Положил? — Аристов немедленно отыгрался.

— Положил, положил с прибором, — рассмеялся Чигринцев. — Нам с тобой миллионами не крутить, не жили богато, неча начинать.

— Княжнин со мной об заклад спорил, что ты поедешь, — заметил вдруг Аристов многозначительно.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Воля.

— Да просто… — Виктор теперь неотрывно следил за его глазами. — Обставил нас, как фраеров, и в дамки. Татьяна только о нем и лепечет, заметил?

— Заметил, — горько признался Воля. — Но неужели, думаешь, он все рассчитал?

— А как же! — вскричал Аристов. — Я, я, дурак, я ведь тоже клюнул, впрочем, дураков всегда лечат, и поделом!

— Брось, как будто дело решенное, она не в себе, верит, что Павел Сергеевич встанет, только об отце и печется, а что Княжнин помогает, так нам тех лекарств не достать.

— При чем тут лекарства? — зло бросил Виктор. — Не в лекарствах дело — великий бизнесмен!

— Хорошо, допустим, но как минимум надо ее желание.

— Есть, есть желание, — безнадежно сказал Аристов.

— Ты уверен?

— Я хорошо ее знаю… — Он замолчал, затем добавил совсем сокрушенно: — Бизнес, видал я его в гробу, ты прав, надо зарабатывать тем, чему научен. Может, Ларри выбьет стипендию, он обещал. А насчет Тани мне интересно знать одно: почему? Тут не простая истерика, кабы я знал… — Он поднял стакан, посмотрел через него на лампочку.

Помолчали. Несколько раз разговор возникал, вертелся вокруг непонятной им тайны и сам собой угасал.

— Я тебя не то что убить хотел, но обкатывал в мозгу, обкатывал, — откровенно признался вдруг Виктор, — когда перед отъездом… ты прости, мне стыдно сегодня.

— С ума ты сошел. — Воля положил ему руку на плечо.