Владимир Герлах. Изменник

Вера остановилась с недоумением смотрела в бегающие виноватые глаза Семенчука, машинально взяла свернутый вчетверо большой белый запачканный конверт без надписи: «Что такое? Да что с вами? От кого письмо? Кто вам приказал и кто меня ждет?» Но посмотрев внимательнее в знакомые голубые глаза, поняла все. Такое же восторженное торжественное лицо бывало у Семенчука тогда, давно, когда Аверьян в бричке привозил их обоих в Парике, в дом, который купил Галанин и он, староста, встречал своего любимого коменданта.

Оглянувшись назад, сказала: «Пойдемте, пройдемся, пока я прочту это письмо. Почти бежала по пустынной улице, в сопровождении партизанского связного, разорвала конверт, дрожащими пальцами вытащила оттуда бумагу, на которой таким знакомым незабытым почерком, было написано несколько строк по старой орфографии с буквой ять и твердым знаком: «Вера, я жду тебя в Париках, в моем доме. Мне нужно переговорить с тобой во что бы то ни стало! Выяснить все. Буду ждать до утра. Если не приедешь с Семенчуком, приду сам в Озерное! А. Галанин».

По тону письма видно было, что он знал многое. И весь он был здесь со своей упрямой волей, которая не хотела считаться с жизнью и с действительностью. Он ждал ее в своем доме! Просто и до глупости смешно! Как будто, она была его рабой! Она возмутилась, так что чуть не задохнулась, обернулась к еле успевающему бежать за ней Семенчуку: «Что это значит?» -

«Это значит, что я должон вас к нему доставить… немедля! Так и сказал. Я вот только покормлю и напою лошадь и поедем! До темноты вас доставлю — будьте уверенны! В сохранности. Он так мне и сказал: до смерти буду вам благодарен, Семенчук! И будет!»

Вера посмотрела с изумлением на него, как будто перед ней был не партизан, а немецкий староста, совершенно переставший думать о последствиях своего поступка, хотела узнать, как это могло случится и осторожно его расспросила обо всем, была поражена: «Вы говорите, что он хочет к нам перейти! Неужели вы ему поверили?» — «Вот ни на столечко! Да разве ж я такой дурак? Вы бы только его видели и послушали как он говорил! — Хочу бороться за любимого отца народов Иосифа Виссарионовича! говорит, аж шипит! И рот перекосил! Даже очень мне обидно стало за нашего товарища Сталина и за всех нас!» — «Так как же вы смеете меня к нему звать? Вы знаете, чем все это может кончится и для меня и для вас?» -

«То то и оно, что все знаю и всего боюся, но не могу ему не подчиниться! Самому чудно и противно! А посмотрю на него и плакать хотиться и за него и за нас всех! Так поедем, я тута по соседству, у Филиппа, только немного сам передохну и лошадку покормлю, и вы приходите и поедем! Вот рады будем все и он, и вы и мы!» Ушел не дав ей ответить! Да отвечать и не нужно было. Она твердо знала, что не поедет! Между ними все было кончено и тем, что она жила с Ваней, она порвала то последнее, что их соединяло, противоестественную, животную любовь!

Спокойно обошла раненых, закрыла глаза одному умершему у нее на руках, зашла к доктору Минкевичу, сделала ему доклад об обнаруженных за время ее болезни непорядках, условилась о завтрашней поездке к Ване, уже вышла на быстро темнеющую улицу, бегом вернулась и спокойно смотря в глаза Минкевичу сказала: «Забыла вам сказать! Я еду сейчас в Парики! Там Галанин, который явился к Семенчуку и хочет перебежать к нам! Так как он никого не знает хорошо у нас, и знает о моей связи с дядей Ваней, хочет условиться со мной о всем, думаю, что он может быть нам полезен, на время войны, а там посмотрим, что с ним делать! Я вернусь завтра утром и сразу поеду к товарищу Холматову с докладом… Прошу нас не беспокоить… не забудьте, что Галанин сделал много добра для района. Вы ведь знаете?»

Минкевич, конечно знал, но от удивления не мог сказать ни слова! только кивнул головой, а когда медсестра вышла, ударил себя по лысеющему лбу: «Скажите пожалуйста! Галанин! И кто бы мог подумать!» Как старый холостяк был со странностями, часто говорил сам с собой, отрывистыми непонятными фразами…

На улице залитой лунным светом Веру догнала телега старосты Париков. Семенчук помог ей усесться с ним рядом, заботливо покрыл ее плечи своим тулупом: «Похолодало, товарищ Вера! Так вам теплее будет! Перестанете дрожать! Да вы не бойтесь! Он вас простит! Я вас в два счета!» Вера молчала с трудом согрелась в теплой овчине, смотрела на темную лесную дорогу, по которой бежали прозрачные лунные тени, ни о чем не думала. Все в ней пело и звенело, неслыханной божественной музыкой, он вернулся и он ее ждал в их доме!

***