Владимир Корнилов; “Демобилизация”; Роман

— А кто? Думаешь, они, филозофы, особенные? Типичные олухи. Павлины. «Я — философ, я — элита», распустят хвосты и пойдут цитатами махать. Все на один пошиб. Только что у моего морда симпатичная и язык подвешен, а соображения на тридцать пять и пять. Ниже нормального. Зато амбиции — мамочки! Этот — не понял, тот — не вскрыл, третий — исказил. Мальтус (он с Мальтуса начал)… «английский мракобес выступил со своей человеконенавистнической теорией на рубеже ХVIII и XIX веков. Его основная работа «Опыт о законе народонаселения» появилась…» и так далее. Вчера над благоверным издевался Борька, сегодня я потихонечку позволяю. Но дома — ни-ни. Стой по струнке, отражай на лице эмоции. Короче, работай зеркало. «Ах, замечательно! Ну конечно, куда этим перечницам Юдину и Константинову?! Из них же песок сыпется. А ты, Алешка, наша молодая надежда…» И знаешь, что самое уморительное? Не я одна надрываюсь. Все вокруг. Вся кафедра от Алешки без ума. Даже Жорка Крапивников в журнале печатает. Но с Жорки станется. Ничего для него святого. По-моему, за спиной над Алешкой хохочет. А у того юмора на старую копейку.

— Этого еще не хватало! — вздрогнула Марьяна, потому что в приглушенном и уже привычном жужжании ресторанного зала вдруг раздался барабанный грохот, на затемненной прежде эстраде зажегся свет, и пианист со взбитым коком отчаянно залабал мелодию «Я иду не по нашей земле», которую через минуту, поднеся ко рту микрофон, стала рассусоливать низким и надтреснутым голосом пожилая женщина в длинном переламывающемся на полу платье. — Не поговоришь. Поехали к тебе или плясать хочешь? — спросила Марьяна.

— Что ты? У меня нога, кажется, распухла. Да, точно распухать начинает, — усмехнулась переводчица, высовывая из-под стола ногу, которую юбка прикрывала почти по щиколотку.

И тут же с шамкающим: «Разрешите пригласить!» — склонился над переводчицей невысокий лысый субъект с усталым морщинистым пьяным лицом.

— Брысь! — злобно зашипела Марьяна.

— Простите, я не вас… — оторопело отодвинулся любитель танцев.

Это был Гришка Новосельнов. Он уже третий час сидел в углу зала в компании абрикосочника Игната Трофимовича и еще одного деятеля, в данном случае квартирного маклера. Они нарочно выбрали неприметный ресторан, потому что Игнат не уважал такие глупости. Да и в хороший Игнату в бурках войти было неудобно, а в ботинках у него ноги после лагеря мерзли.
Деловая часть встречи была закончена. Все вспрыснуто и обговорено, и теперь Гришка был как на крыльях и ерзал в кресле. Хотелось чем-нибудь необычным отметить демобилизацию и будущую квартирную удачу. Из двух сидевших неподалеку женщин ему куда больше нравилась пухлогубая Марьяна, но даже в большой пьяни Гришка оставался реалистом. Поэтому при первых звуках танго он, рассчитывая на верняк, подскочил не к красавице, а к ее подслеповатой подруге. И вот теперь обиженно терся у стола. Отчаливать было обидно.

— У меня нога подвернулась, — неуверенно пискнула переводчица. Ей было неловко так вот ни за что, ни про что оскорбить пусть пьяного, но ничем не провинившегося перед ней человека.

— Иди, иди, пока трамваи ходят, — пустила в Гришку дымком Марьяна. — Я сказала — иди! — повторила зло и резко.

— Что, нервная?

— Иди, в другой раз не отпущу, — брызнула в него брезгливым смехом. — А, хёзнул? Вижу, что привлекался.

— Че-го?! — пьяно раззявил рот Новосельнов. Он вовсе не пугался Марьяны, ему было любопытно. — Слушай, не строй из себя лягашку, — сказал уверенный, что эта красивая фря — неудавшаяся актерка.

— Интересно. А ну, садись, — Марьяна отодвинула справа от себя стул. — Садись, садись. Гришка сел без особого удовольствия.

— Ну, так вот, слушай. Если две симпатичные бабы пришли в такой зачуханный ресторан, значит у них дело. Так же, как у тебя и тех мордатых, — она кивнула в сторону Гришкиного столика. — А ты головой не верти, а слушай, что скажу. Пока не сидишь, гуляй тихо. А с теми, — она опять кивнула в сторону абрикосочника и маклера, — лучше вовсе не гуляй. Угробят и передачи не принесут.