Владимир Ковалевский: трагедия нигилиста

Однако строительство шло, остановить его было уже невозможно...

2

Собственно, поначалу речь шла не о стройке, а только о надстройке. К трехэтажному дому, купленному Ковалевскими в 6-й линии Васильевского острова. Ибо дом стоял на свайном фундаменте и имел прочные — в три кирпича — стены. Так что можно было надстроить еще три этажа — на этом и базировались строительно-математические расчеты Ковалевских, ибо надстраивать много дешевле, чем строить заново.

Правда, сразу же выяснилось, что свайный фундамент не очень надежен. То есть надстраивать опасно: чего доброго, рухнет все здание. Но рабочие уже были наняты, часть материалов завезена, то есть отступление оказалось невозможным. Да они и не думали отступать! Просто сверхвыгодную надстройку превратили в стройку, хотя и не сверх, но все же по финансово-математическим расчетам выгодную. Пришлось лишь вырубить часть сада и начать рыть котлован под фундамент поперечного флигеля. То есть самым роковым образом Ковалевские оказались вовлеченными в огромную дорогостоящую затею, причем, по словам Владимира Онуфриевича, приступая к делу, они могли вложить в него наличными «дай бог, 2 тысячи» рублей.

Накануне закладки дома Софье Васильевне приснилось, будто на плечи ее мужа «вскочила какая-то дьявольская фигура» и «с ужасным сардоническим хохотом пригнула его к земле». Как многие атеисты, Софья Васильевна не была свободна от суеверий. Сны она видела часто, всегда очень необычные и оригинальные и подолгу обсуждала их смысл с родными и друзьями. Не то чтобы она безоговорочно верила снам, но все же пугалась, когда они предвещали недоброе, и дьявольская фигура, пригнувшая Владимира Онуфриевича, долго не давала ей покоя.

3

Конечно, Ковалевский не думал превращаться в строителя. Он знал, что Языков, когда возводился его дом, носа не показывал на площадку. Почему же и ему, живя поблизости и наблюдая за ходом работ, не заняться понемногу своими («вернее, чужими») костями?

Но, увы, так уж скроен был Владимир Онуфриевич! Ни в чем, что его касалось, не мог он быть сторонним наблюдателем. Он невольно вникал в каждую мелочь, вносил усовершенствования, давал советы (и, разумеется, дельные!) десятникам, каменщикам, плотникам. Очень скоро его присутствие на стройке стало необходимостью. Стоило уйти на час-другой, и выяснялось, что каменщики простаивают, плотники делают не так, или просто кто-то что-то стащил.

Зато Владимир Онуфриевич приобретал опыт. «Строить не так страшно, как я думал, — писал он брату, — и если бы я вместо изданий строил дома, то, вероятно, уже давно был бы состоятельным человеком».

Строительство подвигалось вперед так быстро, что Ковалевскими овладел азарт, и в августе 1877 года, когда поднялись уже два этажа, они задумали заложить на заднем дворе еще один небольшой флигель. «Жадность людей неутолима», — трунил над собой Владимир Онуфриевич.

В конце сентября большой флигель начали крыть крышей, а в малом возвели уже первый этаж. «Теперь все устроено так гладко, что в 4 дня мы кончаем этаж флигеля, следовательно, если простоит возможная погода еще три недели, то мы подведем и флигель под крышу, — результат, который нам и во сне не снился при начале постройки».

Оснований для оптимизма было вполне достаточно, и только одно отравляло жизнь Владимира Онуфриевича: возвращение блудного сына к научной деятельности отодвигалось все дальше.

Туго было также с финансами. Ибо все ссуды кончились, а добавочный кредит, необходимый для отделочных работ, можно было получить, только подведя оба дома под крышу. К счастью, осень стояла на редкость теплая и затянулась надолго. Поэтому все удалось как нельзя лучше. Однако из этого вытекало, что, не дожидаясь весны, следует начать отделочные работы. А значит, прощай надежды «серьезно позаняться» зимой, ибо «внутренняя отделка требует несравненно более забот, чем постройка вчерне».

Все же Владимир Онуфриевич сумел просмотреть научные журналы и убедился, что «собственно по палеонтологии мало сделано в это время и даже мой пресноводный мел остался нетронутым». То есть он мог продолжить исследования с того рубежа, на котором остановился три года назад. Воодушевленный, он тотчас написал Мариону, предлагая совершить совместную экскурсию в будущем году.

«Вижу Вас все таким же бодрым и деятельным, — отозвался его марсельский друг, — запускающим свою кирку глубоко в почву, когда ископаемые в верхних слоях уже истощены. В этом — весь Вы». Увы, Марион ошибался. Ковалевский весь был совсем в другом.

«Мы с домом залезли в большое дело, — писал Владимир Онуфриевич брату, — надеемся, что оно кончится хорошо [...]. Теперь в доме ставят деревянные перегородки, а с начала января мы станем топить и штукатурить (штукатурка обойдется в 7000, столярная работа в 14 тыс[яч], водопровод в 6000, маляр[ные] [работы] тысячи 4 — 5; водяное отопление больше 10-ти тыс[яч]). Меня немножко пробирает страх относительно водяного отопления, но теперь отступать нельзя, и весь план веден в расчете на него».