Владимир Маяковский. Роковой выстрел

Революция, расковав крестьянские массы, освободила огромные запасы мелкобуржуазной энергии. В военные годы они могли выливаться в партизанщину и народные армии; нэп открыл им пути к частнохозяйственному накоплению. Одновременно своеобразные литературные условия военного коммунизма нэп заменил «нормальными» – писатель стал поставщиком литературного товара, самая его профессия делала его частником. Попутчики 1922-го и следующих годов выходили из тех же мелкобуржуазных слоев, что и писатели военных лет, но при изменившейся обстановке: подъем мелкой буржуазии был гораздо более массовым, чем в «Столыпинское» время, поэтому они гораздо теснее связаны с определенной социальной почвой – буржуазной верхушкой крестьянства; но подъем этот был эпигонским, так как дорога ему была расчищена пролетариатом. Он приходил на готовое. И в чисто литературном отношении попутчики приходили на готовое. Маяковский и его сверстники дали актуальное литературное выражение героическому периоду революции, так или иначе они его – литературно – делали. Попутчики его только вспоминали[253]. Их творчество ретроспективно: гражданская война единственная тема всей их лучшей продукции. И в формальном отношении они были эпигонами, будучи вполне зависимы от предыдущей литературы (и даже больше от символистов чем от 1910-х годов).

Однако именно их ретроспективная ориентация давала революционное оправдание попутчикам: их мелкобуржуазный индивидуализм (неотделимый от мелкобуржуазной же «стихийности») был революционен только, пока продолжалась военная борьба с контрреволюцией. С момента нэпа этот индивидуализм и эта стихийность становились, объективно, выражением класса частников, погрязали в чистую обывательщину или безнадежно деклассировались. Лишенный воспоминаний о героических боях гражданской войны мелкобуржуазный индивидуалист обращался в Кавалерова из романа Юрия Олеши; лелеющий эти воспоминания в Леоновского Вора. К концу восстановительного периода попутчицкая литература вырождается и отходит на задний план. Пролетариат начинает становиться гегемоном в литературе. Мелкобуржуазная глава русской литературы подходит к концу.

Для технической интеллигенции история складывалась иначе. В техническом интеллигенте – как в буржуазном дворянине эпохи разложения крепостничества – живут две души, – наследственная душа мелкобуржуазного индивидуалиста и новая душа квалифицированного работника промышленности. В буржуазном обществе эта новая душа легко срастается с буржуазией, так как только буржуазия обещает техническому интеллигенту нужное ему развитие производительных сил. Но в России Октябрь показал ему, что есть другой класс, обеспечивающий этот рост не хуже буржуазии и строящий еще более благоприятное для производительных сил бесклассовое общество социализма. И лучшие силы советской технической интеллигенции ориентировались на социализм. «Младшая душа» ее стала жить идеалами планового и бесклассового производства. Но органической классовой силы рабочего эта ориентация техническому интеллигенту не дала. Он не слился с пролетариатом, а только посвятил себя общей с пролетариатом задаче. При всем огромном значении технической интеллигенции она остается беспочвенной и неспособной на идеологическое творчество. Поскольку литература не может жить без идеологического творчества, литература технической интеллигенции была, подобно литературе попутчиков, хотя и по другой причине, обречена на вырождение.

Нэп, конечно, поставил и техническую интеллигенцию на распутье.

На распутье оказался и Маяковский. Наследственная душа индивидуалиста не могла в нем не реагировать созвучно на этот «термидор чувств». Тематика его опять становится личной. В Необычайном приключении и в гиперболических образах Люблю живет еще освобожденная революцией мифология; несмотря на свою индивидуалистическую (во втором случае биографическую) тематику, эти стихи еще гудят отзвуками героического периода. Но в написанной после Люблю поэме Про это начинается явный спад в обывательщину и автоэпигонство.

Но «младшая душа» удержала его у края обрыва. Маяковский становится организатором Лефа, авангарда художественно-технической интеллигенции в ее борьбе за социалистическое строительство. Леф с его теорией «социального заказа» был основан на «оттеснении» индивидуалистической и мелкобуржуазной души технического интеллигента, поставившего свою художественную технику на службу нового хозяина средств производства – пролетариата. Разгул и буйство прежнего – дореволюционного и военного – Маяковского вводится в строгие рамки и подчиняется целевой установке, как водопад гидроэлектрической станции. Поэзия его становится сдержанной и явственно ответственной. Космические масштабы заменяются «общемясницкими». Собеседник солнца принимает будничный «социальный заказ» восстановительного периода.