Владимир Маяковский. Роковой выстрел

Я познакомилась с Владимир<ом> Владимировичем 13 апреля 1929 года в Москве на бегах. Познакомил меня <с ним> Осип Максимович Брик. С Бриком я была знакома, так как снималась в фильме, который ставила Лиля Юрьевна Брик – «Стеклянный глаз».

Когда Владимир Владимирович отошел, Осип Максимович сказал:

– Обратите внимание, какое несоответствие фигуры у Володи: он такой большой – на коротких ногах.

Действительно, <при первом знакомстве> Маяковский мне показался каким-то большим и нелепым в белом плаще, в шляпе, нахлобученной на лоб, с палкой, которой он очень энергично управлял. А вообще меня испугала вначале его шумливость, разговор, присущий только ему.

Я как-то потерялась и не знала, как себя вести с этим громадным человеком.

Потом к нам подошли Катаев, Олеша, Пильняк и артист Художественного театра Яншин, который в то время был моим мужем. Все сговорились поехать вечером к Катаеву.

Владимир Владимирович предложил мне заехать за мной на спектакль в Художественный театр на своей машине, чтобы отвезти меня на квартиру к Катаеву.

Вечером, выйдя из театра, я не встретила Владимира Владимировича, долго ходила по улице Горького против Телеграфа и ждала его. В проезде Художественного театра на углу стояла серая двухместная машина.

Шофер этой машины вдруг обратился ко мне и предложил с ним покататься. Я спросила, чья это машина. Он ответил: «Поэта Маяковского». Когда я сказала, что именно Маяковского я и жду, шофер очень испугался и умолял не выдавать его.

Маяковский, объяснил мне шофер, велел ему ждать его у Художественного театра, а сам, наверное, заигрался на бильярде в гостинице «Селект».

Я вернулась в театр и поехала к Катаеву с Яншиным. Катаев сказал, что несколько раз звонил Маяковский и спрашивал, не приехала ли я. Вскоре он позвонил опять, а потом и сам прибыл к Катаеву.

На мой вопрос, почему он не заехал за мною, Маяковский ответил очень серьезно:

– Бывают в жизни человека такие обстоятельства, против которых не попрешь. Поэтому вы не должны меня ругать…

Мы здесь как-то сразу очень понравились друг другу, и мне было очень весело. Впрочем, кажется, и вообще вечер был удачный.

Владимир Владимирович мне сказал:

– Почему вы так меняетесь? Утром, на бегах, были уродом, а сейчас – такая красивая…

Мы условились встретиться на другой день.

Встретились днем, гуляли по улицам.

На этот раз Маяковский произвел на меня совсем другое впечатление, чем накануне. <…> Он был совсем не похож на вчерашнего Маяковского – резкого, шумного, беспокойного в литературном обществе.

Владимир Владимирович, чувствуя мое смущение, был необыкновенно мягок и деликатен, говорил о самых простых, обыденных вещах.

Расспрашивал меня о театре, обращал мое внимание на прохожих, рассказывал о загранице. Но даже в этих обрывочных разговорах на улице я увидела такое острое зрение выдающегося художника, такую глубину мысли.

Он мыслил очень перспективно. <…>

Вот и о Западе Владимир Владимирович говорил так, как никто прежде не говорил со мной о загранице. Не было этого преклонения перед материальной культурой, комфортом, множеством мелких удобств.

Разговаривая о западных странах, Маяковский по-хозяйски отбирал из того, что увидел там, пригодное для нас, для его страны. Он отмечал хорошие стороны культуры и техники на Западе. А факты капиталистической эксплуатации, угнетения человека человеком вызывали в нем необычайное волнение и негодование.

Меня охватила огромная радость, что я иду с таким человеком. Я совсем потерялась и смутилась предельно, хотя внутренне была счастлива и подсознательно я уже поняла, что если этот человек захочет, то он войдет в мою жизнь.

Через некоторое время, когда мы однажды гуляли по городу, он предложил зайти к нему домой.

Я знала его квартиру в Гендриковом переулке, так как бывала у Лили Юрьевны в отсутствие Маяковского – он был тогда за границей, и была очень удивлена, узнав о существовании его рабочего кабинета на Лубянке.

Дома у себя – на Лубянке – он показывал мне свои книги. Помню, в комнате стоял шкаф, наполненный переводами стихов Маяковского почти на все языки мира.

Он читал мне стихи свои.

Помню, он читал «Левый марш», куски из поэмы «Хорошо!», парижские свои стихотворения, ранние лирические произведения (точно сейчас не могу вспомнить).

Читал Владимир Владимирович свои произведения замечательно. Необыкновенно выразительно, с самыми неожиданными интонациями, и очень у него сочеталось мастерство и окраска актера и ритмичность поэта. И если мне раньше в чтении стихов Маяковского по книге был не совсем понятен смысл рваных строчек, то после чтения Владимир<а> Владимировича я сразу поняла, как это необходимо и смыслово, и для ритма.