Перед отъездом Владимир обошёл небольшой тихий деревянный Ростов. Здесь началось его первое княжение, отсюда он ушёл в свои первый поход, сюда же вернулся после битв и народного смятения. Здесь отсиделся в тиши, вдали два спокойных года. И пока он сидел, в Ростове, имя его продолжало звучать на Руси. И пусть негромок был этот звук, по он уже пробивался среди прочих княжеских имён, и Мономах понял, что вовсе не обязательно совершать подвиги и выигрывать битвы, шуметь на всю Русь. Уже ушёл в небытие громкоголосый князь Ростислав, на грани гибели стоит лихой Всеслав, а из ростовских лесов к смоленскому столу выносит его — юного князя с негромким голосом, спокойным взглядом синих глаз.
Он ещё не двинулся в путь, ещё трогал руками на прощание бурые замшелые стены Ростовского кремля, а одна мысль не давала ему покоя: за кем останутся Ростов и Суздаль — весь этот край лесов, бортных ухожеев, тихих прозрачных рек, глубоких озёр, хмурых, но надёжных в бою вятичей?
Он выехал налегке, наскоро, с небольшой дружиной. Возы с добром, разной утварью потянулись следом. За время, что провёл Владимир в Ростове, он оброс собственным хозяйством, и теперь слуги везли в Киев благоприобретённое им и взятое с бою во время походов.
Под Киевом Владимира встретили люди Всеволода и передали ему последние вести: вновь появился Всеслав и обрушился на Новгород, но только что появившийся там Глеб Святославич разбил полоцкого князя. Мстислав внезапно умер в Полоцке, и севший, на его место Святополк Изяславич не смог отстоять город от упорного Всеслава, и лишь новая рать третьего Изяславича — Ярополка вновь выбила Всеслава из Полоцка.
…Трое князей сидели в гриднице — ещё не старые, но прожившие жизнь люди, поседелые, с усталыми глазами, а рядом с ними сидел юный, тонкий, с пушком на подбородке семнадцатилетний Мономах. Изяслав был, как всегда в торжественные минуты, возбуждён, даже радостен. Святослав внимательно смотрел на племянника; его заботило сейчас лишь одно — с подобающим ли почтением относится к нему Мономах; Всеволод, как всегда, был тих и спокоен.
— Князь, — возвысил голос Изяслав, — настала тебе пора расстаться с ростовским столом, пора идти княжить в Смоленск. Долгие годы город стоит без князя. Решено отдать его тебе в стол, блюди его, управляй и суди по разуму. Ты хоть и молод, но показал себя спокойным и твёрдым властелином.
Владимир слушал слова Изяслава и понимал, что все они пустые: что великий князь просто не говорит о том, что давно шла драка за Смоленск между Ярославичами, что никто из них не смог перетянуть город на свою сторону, без конца покушался на Смоленск и князь Всеслав. И теперь отдают его Владимиру, потому что тяжкие времена наступили для Изяслава — против него стоят братья Святослав и Всеволод, и Изяслав, уступая им, попытался вбить между братьями клип, отдав Смоленск Владимиру.
Но все эти мысли лишь промелькнули в голове Мономаха. Он с достоинством поблагодарил старших князей за их выбор, за доверие, но спросил: а за кем же останется ростово-суздальский стол? И Изяслав, прикрыв глаза, без заминки, видно, всё уже было между братьями оговорено заранее, сказал, что, как было испокон века, ростово-суздальская отчина будет тянуть к Переяславлю. Это означало, что в ходе всех распрей, смятений и ссор в наибольшей прибыли остался третий Ярославич — спокойный и рассудительный Всеволод.
Несколько дней оставался в Киеве Мономах и увидел, что по-прежнему неспокойно в городе. Люди собирались кучками, о чём-то горячо спорили.
Изяслав бегал по гриднице, кричал на братьев, что они подстрекают против него народ и хотят его изгнания и погибели. Святослав зло отвечал ему, перечисляя все прегрешения и благоглупости, совершенные Изяславом, Всеволод по обычаю молчаливо слушал перепалку братьев. А вечером он сообщил Владимиру, что выпросил у Изяслава Выдубечский холм в том месте, что приглянулось ему прежде, и решил построить там загородный дворец, а пока же заложить храм святого угодника Михаила и монастырь вокруг храма: тихо и спокойно внедрялся переяславский князь в жизнь Киева, создавая в трёх вёрстах от Печорского монастыря свою собственную обитель. Через несколько дней произошла закладка храма.
На следующее утро, но раскрыв прибывших из Ростова возов, Владимир направился в Смоленск.
1070 год приближался к концу. Но не все беды, отпущенные на его долю, прошли по Русской земле. Уже на пути в Смоленск Владимир и его дружинники вновь столкнулись с небывалым возбуждением лесных и приречных людей. Как и в Киеве на улицах и площадях, так и здесь, в своих сёлах и деревнях, на берегу реи, на лесных полянах, они собирались толпами, слушали громкие слова волхвов, грозили проезжавшему князю.
В Смоленск прибыли под вечер. Крепость и княжеский дворец были в запустении, но дома стояли исправные, свежего дерева, и город был многолюден и приволен, и большой деревянный храм Успения сиял своими недавно позолоченными крестами.