Владимир Мономах

Тревожили нехорошие вести из Германии. Приехавший к Всеволоду от папы Урбана II легат — митрополит Феодор с предложением об объединении церквей и принёсший в подарок немало святых мощей, рассказал о событиях в Германии и Северной Италии. Имя Всеволодовой дочери теперь стало известно всей Европе. В борьбе с Урбаном II и герцогиней Матильдой Генрих IV собрал большие силы и отправился через Альпы в Италию. Евпраксию он взял с собой, но в Лангобардии она бежала от мужа, разослав епископам Германии письма с объяснениями причин своего разрыва с императором. Она писала о тех ужасных унижениях и оскорблениях, которые позволял по отношению к ней Генрих, о его развращённости, о том, что он понуждал её участвовать в оргиях издевался над её целомудрием.

Но Генриху удалось настичь жену и заточить её в крепости Вероны, этом прибежище николаитов.

«И вот теперь, — говорил легат Всеволоду, — мы стараемся вызволить вашу дочь из рук этого чудовища, но все пути в Верону перекрыты, крепость же хорошо защищена, и взять её трудно».

Всеволод и Мономах слушали легата. Потом, когда гость ушёл на своё подворье, долго ещё обсуждали новости; с Генрихом IV все дела теперь будут кончены, да я ому русская княжна больше не нужна — Киев остался в стороне от его борьбы. А Евпраксию было жаль — одна в чуждом ей мире, среди иноплеменников и иноверцев она может совсем сгинуть. Но в словах легата угадывалось, что сестра Мономаха ещё не сдалась, что могучий дух Ярославова корня крепок в ней и нелегко будет Генриху сломить свою пленницу. Оставалось ждать новых вестей. Всеволод просил Мономаха: «Если случится что со мной, не оставляй Евпраксию в беде», Владимир обещал сделать всё как просил отец.

БРАНИ

Всеволод умер 13 апреля 1093 года. Ещё за несколько дней до кончины, ощутив великую слабость и боли, великий князь послал в Чернигов за Владимиром и в Переяславль за Ростиславом. Сыновья тотчас приехали в Киев. Они сидели около одрины, на котором тихо угасал Всеволод Ярославич, и слушали его последние слова. Всеволод не поучал, не указывал, как жить, вспоминал лишь своего отца, жаловался на сыновцов, которые своими ссорами мучили его, понуждали старого и больного человека мирить их, ходить на них с ратями. Потом, вперившись напряжённым взглядом в потолок, великий князь уже не думал о земном, а лишь прислушивался к своей уходящей из тела душе, к её ужасу и стону перед неизбежным и молился, чтобы бог дал ему силу перенести последнее в этой жизни тяжкое испытание. Владимир, плача, просил у отца благословения, спрашивал, как ему жить дальше, ждал мудрого отцовского совета, но великий князь молчал.

А за стенами дворца уже грозно зашевелился, заволновался сначала боярский и дружинный Киев, потом торговый и. ремесленный. Слух о приближающейся смерти великого князя быстро шёл по русскому стольному городу, а из него во все концы Руси. И уже скакали гонцы в Туров к Святополку, на юг к Олегу, на Волынь к Давыду и Ростиславичам.

На исходе дня великий князь негромко вздохнул, прикрыл глаза и затих навсегда.

Ростислав, рыдая, ушёл в свои хоромы, а Владимир долго ещё сидел около холодеющего тела отца и смотрел, как серая тень медленно, но неотвратимо накрывала его лицо.

Ушёл Всеволод Ярославич, ушёл великий князь — его прочная и грозная опора, тонкий, умный, спокойный владыка; ушёл бесстрашный воин, не раз смотревший смерти в лицо, за которым дружина шла без колебания и страха; ушёл понимающий, любящий отец, к которому в любой час можно было прискакать из Чернигова и просить совета. И что бы ни случалось прежде, Мономах знал: где-то там сидят сначала Изяслав, потом Святослав, потом отец — Всеволод, а он стоит за их широкими, мощными спинами и его жизнь светит лишь их отражённым светом. Теперь никого нет. Распахнуты до конца все двери в мир, впереди ещё долгий путь, и нет за этими дверями прежней защиты и опоры. Теперь он стоит первым, а за ним уже идут и брат Ростислав, и сын Мстислав, малолетний новгородский князь, и другие сыновья.

Он сидел, и мысли, странные и необычные, теснились в голове, волновали сердце.

Заманчиво было сесть на киевском столе, и будут за пим и Чернигов, и Переяславль, и Новгород, и Смоленск, и Ростов. Вся Русская земля станет его отчиной. Но смысленые[20] киевские люди ненавидят Всеволодов дом, ненавидят и боятся его, Владимира. При нём, как и при Всеволоде, они будут выпрашивать милости у молодых Мономаховых дружинников. Для них ближе и желанней туровский Святополк. У него в дружине всего восемьсот отроков. Он будет в полной власти киевского боярства — Яна Вышатича и других.