Владимир Мономах

К лету этого же года он выбил Давыда Святославича из Новгорода и вновь посадил там своего сына Мстислава. Сделать это было непросто. Он раскинул сеть своих людей в Новгороде, снабдил их золотом и пожитками. А они уже замутили и торг, и Софийскую сторону, нашептали в уши новгородскому владыке и боярам.

Вскоре новгородцы заявили Давыду, что он им не люб и пусть идёт прочь из города, и тут же послали в Ростов за Мстиславом, сказав на вече, что он их прирождённый князь, что они с малолетства его вспоили и вскормили.

Мстислав отправился в Новгород, а ему на смену в Ростов из Переяславля выехал второй сын Мономаха — Изяслав Владимирович, который только-только вышел из отроческого возраста.

И снова Гита и Владимир провожали очередного робеющего молодого князя в его первый путь, в далёкие северные леса, вновь, как и в молодые годы Мономаха, рядом с новым ростовским князем ехал зрелый муж Ставка Гордятич, которого Владимир отпускал на время от себя, чтобы тот устроил сына в Ростове.

Ставка постарел и потучнел, седана посеребрила его всё ещё пышные тёмные волосы, лицо было покрыто рубцами, следами ранений, полученных в многочисленных сражениях. Но глаза глядели всё так же дерзко, он так же легко вскакивал в седло.

Мономах всегда грустил, когда этот близкий ему боярин, своевольный и упрямый, но безраздельно ему преданный, на время покидал его. Не каждый осмеливался сказать князю правду в глаза, и Мономах ценил это. Нередко, поразмыслив над запальчивыми, порой обидными словами боярина, он менял своё, казалось, выношенное решение и говорил старому товарищу; «Ну что ж, Ставка, правильно рекут: «Муж облачающий лучше льстящего. Спасибо тебе за правду».

Уехал Изяслав, и словно опустел княжеский дворец, хотя детей в нём был ещё достаточно. Но в те дни Мономах и; Гита вдруг поняли, что с уходом каждого сына уходит частица жизни; и человек чувствует себя, молодым до тех пор, пока есть в доме маленькие дети, и вот уже они вырастают, и ты видишь, как сам подвигаешься к роковой черте, и она уже где-то неотвратимо проглядывается — ещё далеко, но с каждым бегущим годом будет подвигаться всё ближе и ближе, пока не захватит весь горизонт…

С каждым месяцем укреплялись связи Переяславля с Константинополем. Греки, зная о давнишней приверженности Всеволодова дома к Византии, постепенно обживали город, ставили здесь дома и лавки, внедрялись в церковный причт, старались ввести свои порядки в богослужении.

Вскоре тесные дружеские связи с Византией пригодились. Из Константинополя прискакали гонцы с известием, что огромные полчища половцев во главе с Тугорканом, тестем великого киевского князя Святополка, оставили приднепровские степи и ушли на Византию. Потом пришли гонцы из Киева от Святополка и подтвердили вести византийцев: Тугоркан продвинулся к Константинополю и остановился близ Адрианополя, в одном переходе от византийской столицы.

И в это время в середине февраля 1095 года новая половецкая орда — чадь ханов Итларя и Китана — вышла к Переяславлю.

Половцы хорошо знали, что Мономах ещё не имел сильного войска, что он ещё только начал создавать дружину, готовить оружие для полка смердов и ремесленников. Знали они и то, что ни Чернигов, ни Смоленск, ни Тмутаракань Переяславлю не помощники. Не верили Итларь и Китан, что Святополк киевский после последнего сокрушительного поражения под Киевом сможет собрать войско в помощь Мономаху.

Половцы шли на Переяславль в полной уверенности, что Мономах будет вынужден либо откупиться от них богатыми дарами, либо не выдержит осады и сдаст город на поток и грабёж. Кое-кто из половецких ханов, бывших год назад о Олегом под Черниговом, хорошо помнил. понурого, окружённого врагами Мономаха, лишь чудом -. спасшегося тогда от половецких сабель. И теперь казалось, что с надломленным врагом управиться будет легко.

Этим выходом половцы нарушили недавний мир с Русской землёй, который заключил с ними Святополк, отдавший им много золота, серебра, сосудов, тканей.

Половцы подошли к самому городу и стали между валами — городским и окольным, разбили шатры и зажгли костры.

Оттуда они послали послов к Мономаху с требованием уплатить за мир и покой великие дары. В противном случае ханы грозили выжечь переяславскую землю, взять город на щит, пленить его жителей, грозили они смертью и самому Мономаху, и его семье. Послы говорили нагло и весело. Вот он — перед ними, старинный враг — Переяславль, одинокий и почта беззащитный, с малой дружиной, и Мономах в нём как ослабевший, больной гепард, который уже не может совершить свой сокрушительный ужасный прыжок.