Владимир Набоков: pro et contra. Том 1

Лет двадцать тому назад, после одного литературного вечера в Париже, в кафе собрались Бунин, Алданов, Ходасевич, Набоков и я. Разговор зашел о «Севастопольских рассказах». Набоков сказал что никогда их не читал. Бунин в приступе ярости потерял дар речи, слезы горести встали в глазах Алданова. Ходасевич засмеялся и сказал, что он этому не верит. Но я поверила и верю сейчас, что Набоков читает только то, что ему необходимо. Он, конечно, никогда не читает биографий. Он никогда не читает переписки знаменитых людей. Ни политических прокламаций. Он также никогда и ни при каких условиях не читает статей о самом себе. Но он много и часто читает Гоголя.

Г. А. ЛЕВИНТОН {306} The Importance of Being Russian или Les allusions perdues [93]

Статья, предлагаемая вниманию читателей, писалась в 1973 году и печаталась (за выпуском одного эпитета и всей части II) в журнале «Russian Literature Triquarterly», выходившем тогда в Анн Арборе.

Статья, действительно, была написана в 1973 году [94]и замысел ее состоял в том, чтобы две рецензии составляли единую и концептуальную работу: первая рецензия, на книгу Дж. Т. Локрантц, обсуждала в связи с этой книгой теоретические вопросы, а рецензия на статью К. Р. Проффера — их приложение к наиболее в тот момент [95]актуальному и сложному тексту Набокова.

В 1973 г. эта статья была отдана Карлу Профферу, редактору журнала «Russian Literature Triquarterly», но не появилась в книге под его редакцией [96]и долго не появлялась в журнале. В конце концов, лет через пять она (т. е. только первая ее половина) была напечатана в № 14, на котором стояла дата 1976, но реально он вышел значительно позже [97]— и напечатана в искаженном виде. Во-первых, анонимно, во-вторых — пропала вторая половина статьи [98]. Я написал язвительное (или, может быть, просто злобное) предисловие, в котором обвинил редактора во всех смертных грехах, включая плагиат [99], и скандальное письмо, в котором грозил напечатать статью с этим предисловием [100]. Действия это не возымело, и вспоминая тогдашние почтовые «оказии» (а эта переписка была к тому же и небезопасной), я не могу быть уверен даже в том, получил ли мои послания адресат. Но что сейчас сводить счеты с покойным редактором журнала. Его безвременная смерть списала все подобные мелкие претензии, и я вспоминаю его только с сочувствием и скорбью.

Статья так и лежала без дела (попытки напечатать ее по-русски встречали то простое возражение, что она уже наполовину напечатана и потому «для нашего журнала» интереса не представляет — возражение, естественно, приводившее меня в ярость). Единственное упоминание (и «атрибуция» анонимной работы) появились в статье Славы Паперно и Джона Агопяна «Официальные и неофициальные отклики на Набокова в Советском Союзе» [101]. Теперь я позволяю себе предложить эту работу читателю, полагая, что она сохранила хотя бы исторический интерес — не так много работ о Набокове писалось в России в 1973 г.

Вероятно, пафос этой статьи сейчас покажется устаревшим — она была написана в период «Бури и натиска» метода цитат или подтекстов (последний термин тогда еще сравнительно недавно был введен К. Ф. Тарановским), и в сущности, основной ее смысл состоял в радости узнавания: смотрите, вот и Набокова можно изучать тем же методом [102]. Я вспоминаю, как несколько позже Тарановский с удовлетворением и оттенком гордости рассказывал, что его ученики (О. Ронен, С. Бройд и кто-то еще) пришли на «конкурирующий» семинар по прозе, который вел Вс. Сечкарев (сам К. Ф. всегда вел семинары по поэзии), когда там разбирался «Дар», — и каждый разобрал по одной главе «нашим методом». Сейчас, в эпоху «конца цитаты», подобные вещи кажутся тривиальными или устарелыми, а тогда было вовсе не очевидно, что так много текстов можно анализировать таким способом. То, что метод подтекстов применим далеко не ко всем явлениям русской литературы, утверждал прежде всего сам его автор, К. Ф. Тарановский, а всеядное понятие интертекста(по существу, украденное у него же, только несколько перекрашенное) тогда еще, кажется, до нас не дошло. Конечно, все это составляло часть общекультурного движения к осознанию цитатности культуры, которая стала доминировать в постмодернизме, но мы этого, к счастью, не знали.