Характерно, что низкие жанры живописи в романе часто связаны с торговлей, рекламой («Все, что являло собой плоскую картонку с рисунком на крышке, предвещало недоброе […] За круглым столом при свете лампы семейка: мальчик в невозможной, с красным галстуком, матроске, девочка в красных зашнурованных сапожках […] Эти именно дети ныне выросли, и я часто встречаю их на рекламах: он, с блеском на маслянисто-загорелых щеках, сладострастно затягивается папиросой и держит в богатырской руке, плотоядно осклабясь, бутерброд с чем-то красным (“ешьте больше мяса!”), она улыбается собственному чулку на ноге или с развратной радостью обливает искусственными сливками консервированный компот…»), а значит, с продажностью, с чертами коммерческой сделки: «…как я ненавижу все это (восклицает Федор. –
«Суриковая улыбка продавца» – двойная аллюзия. Ее цветовое прочтение –
Другой намек «суриковой улыбки» – художник Суриков, как и Кустодиев, входивший в Товарищество Передвижников. Но, в отличие от Кустодиева, обратившегося к бытовой живописи, Суриков и Верещагин, который также упоминается в романе (Годунов-Чердынцев вспоминает: «Я был всегда равнодушен к театру; но, впрочем, помню, какие-то были у нас картонные деревца и зубчатый дворец с окошками из малиновокисельной бумаги, просвечивавшей верещагинским полымем…»), писали историко-патриотические полотна. Цитирование их имен в контексте фальшивости торговли – отражение негативно развивающейся темы патриотизма в «Даре».
В главе об отце: «Этнография не интересовала его вовсе, что некоторых географов весьма почему-то раздражало […] Был один казанский профессор, который особенно нападал на него […], обличая его в научном аристократизме, в надменном презрении к Человеку…» Во время войны отец героя занимал «непатриотическую позицию»; «…Константин Кириллович, в тревожнейшее время, когда крошились границы России и разъедалась ее внутренняя плоть, вдруг собрался покинуть семью года на два ради далекой научной экспедиции…» Эротическая метафоричность стиля обнаруживает ложность патриотической оппозиционной точки зрения. Далее: «…отец фольклора недолюбливал». И Федор замечает «затоптанную в грязь папиросную картинку из серии “Национальные костюмы”…»
Еще один пример экфразиса в романе – литературное описание другого полотна Б. Кустодиева «Продавец воздушных шаров»:
«Весело ребятам бегать на морозце. У входа в оснеженный […] сад – явление: продавец воздушных шаров. Над ним, втрое больше него, – огромная шуршащая гроздь. Смотрите, дети, как они переливаются и трутся, полные красного, синего, зеленого солнышка Божьего […] Вот счастливые ребята купили шар за целковый, и добрый торговец вытянул его из теснящейся стаи: – Погоди, пострел, не хватай, дай отрезать…»
Наравне с отсылом к живописи этот отрывок стилистически и сюжетно реализует аллюзию на стихи Некрасова. В частности, на «Стихотворение, посвященное русским детям», где «добрый торговец» дядюшка Яков продает ребятишкам пряники и буквари. Но, в основном, пародируемая фальшь – «торговой доброты» в романе – аллюзия на поэму «Коробейники», которая и придает ей эротический смысл:
Эротика текста-адресата обеспечивает второй ряд аллюзий на романную биографию героя: Некрасов посвятил поэму «Крестьянские дети» Ольге Сократовне, жене Чернышевского, женщине нрава вольного, обращавшейся с «мущинками» с «дешевой игривостью».
В тексте есть примеры и инверсивной цитатной связи живописи и литературного текста. Так, описание картины художника Романова «Футболист» воспринимается как аллюзия на стихотворение Н. Заболоцкого «Футбол», реализованная на тематическом и глубоком смысловом уровне: