Владимир Ост. Роман

– Да-да, конечно! Репортерская фотография – это же не искусство. Конечно-конечно. С такими взглядами тебе бы жить не в середине девяностых, а в начале века, и даже не этого века. Но меня это, кстати, не смущает. Расслабься. Чего ты такой серьезный?.. В общем, по съемке мы договорились – я звякну, когда чего.

Увидев, что взгляд Осташова тем временем почему-то стал отстраненным, Наводничий помахал из стороны в сторону ладонью на уровне его лица.

– Володя, алле, ты здесь?

– Да, – серьезно ответил Владимир. – Я все видел – ты сейчас рукой качал. Послушай, а насчет этого скифа древнего – твой ленинский специалист определил, сколько этому воину было лет, когда он умер?

– Да. Ему примерно лет до двадцати пяти было, где-то наш ровесник, короче. Тогда люди долго не жили, это я тебе как историк говорю.

– А отчего он умер?

– А черт его знает. От болезни наверно.

– Может, дубиной по башке получил?

– Ха-ха, бейсбольной битой. Нет, это вряд ли. Если погиб, то, скорее всего, его из лука подстрелили, а может, зарезали – череп-то и кости все целые. Да какая тебе разница?

– Не знаю… – сказал Осташов и пожал плечами, а Василий сказал: «Понятненько» – и они распрощались.

Глава 6. Не в ту степь

Степь, покрытая яркой травой, тянулась от горизонта до горизонта. Из-за неоглядного размаха этих просторов казалось, что зеленый ковер стелется во все стороны ровно и гладко, но на самом деле поверхность его бугрилась небольшими пологими сопками.

Два подростка лет десяти, шедшие по весенней степи, время от времени поглядывали вверх и прибавляли шаг: небо быстро затягивалось тучами.

– Вроде бы идем не так уж и долго, а смотри, Чойбалсана уже не видать, ни одной пятиэтажки не видно, – сказал упитанный мальчик, одетый в черный тренировочный костюм. – Вов, как думаешь, мы правильно идем?

– Ну ты, Жень, даешь! Ты же сказал, что знаешь, где монгольское кладбище, – ответил Вова, худощавый паренек с пшеничными волосами. Он на ходу заправил в серые брюки выбившуюся из них красную рубашку, но сделал это напрасно, потому что тут же быстро наклонился к траве, и коротковатая рубашка вылезла наружу снова.

– Макака! – позвал он, подняв что-то с земли. – Глянь, какой я камень нашел. Драгоценный.

– Сам ты макака. Я – Макаров, – огрызнулся пухлый мальчик и, не оглядываясь, пошел вперед. Но, сделав несколько шагов, резко остановился и, развернувшись, сказал:

– Если я Макака, тогда твоя кличка – Осел.

– Почему это?

– Потому что твоя фамилия Осташов. Она на «ос» начинается, и «осел» на «ос» начинается. Значит, ты Осел. Ха-ха-ха, Осел, осел, осел!

– Сам ты ишак… Ну хорошо, ты не ишак. И не макака. Доволен? Жень! Ну гля сюда, я серьезно говорю – я драгоценный камень нашел.

Женя подбежал к Вове и с любопытством посмотрел на протянутую к нему руку; на ней лежал сине-розовый полупрозрачный камешек размером с майского жука. Камешек был идеально отполирован дождями и песками, и внутри него можно было увидеть тонкие фиолетовые прожилки.

– Ух, ты! Везет тебе, Вовчик! А может, он не драгоценный?

– Нет, сразу видно – драгоценный.

– Давай меняться. Ты мне – камушек, а я тебе – патрон от Калашника. Во, смотри – не стрелянный.

Вова взял у приятеля патрон и стал его внимательно рассматривать. Патрон был великолепный, совершенно новый: пуля крепко сидела на месте, медная кнопка капсюля была нетронутой, а болотного цвета гильза – без единой царапины. Вова держал перед собой на двух раскрытых ладонях камешек и патрон, и, судя по выражению лица, сердце его рвалось на части.

– Ну что, мена? – спросил Женя.

Последовало тягостное молчание.

– Нет, не пойдет, – наконец ответил Вова и вернул патрон. – Патрон я у отца попрошу, может быть, и принесет. Или еще где-нибудь достану. А драгоценность – это драгоценность.

– Ну и дурак, – сказал Женя и вдруг припал к земле. – Ух ты, а я зато цветок нашел. Такого ни у кого нет.

Женя сорвал под корень и показал Вове ирис, а когда поднял взгляд еще выше, чтобы увидеть произведенный на товарища эффект, то сразу понял, что на этот раз тот попался. Невыразимо нежные лиловые лепестки ириса пленили его до нужной кондиции – это было очевидно. И грех было этим не воспользоваться.

– Отдаю цветок за камешек, идет? А ты себе другой камень найдешь.

– А может, я себе и цветок такой же найду?

– Держи карман. Найдет он! Такие цветы только в Африке растут, это африканское растение, – не мигнув глазом сказал Женя. – А здесь он случайно вырос. Такое один раз в сто лет бывает, я в книжке читал.

Вова покружился на месте, оглядывая зеленое пространство вокруг, но нигде – ни вблизи, ни подальше – подобных цветов больше не было.

Вова, с печалью посмотрев на свой камушек, протянул его Жене. Между приятелями состоялся обмен, и оба стали придирчиво разглядывать приобретения.

– Вов, я, наверно, пойду уже домой, – сказал вдруг Женя, сжав в кулаке камешек. – Я вообще хотел, чтоб мы сегодня на Керулен пошли, а не на какое не кладбище. На кой это кладбище вообще нужно?

– Ну интересно же посмотреть.

– Нет там ничего интересного.

– А чего мы на Керулене не видели? Тысячу раз уже там были.