Владимир Ост. Роман

– Ну вы, мужчина, такие вопросы задаете. Че, непонятно разве? Если какие проблемы с местной братвой, раз, снялся – и на другое место. Удобно же. А вы че, тоже, что ли, хотите купить палатку? Я могу устроить.

В глазах девушки полыхнул финансовый интерес.

– Нет, я просто любопытный, – ответил Наводничий и, повернувшись к Григорию и Владимиру, сказал: – Ну, почапали на мой спуск.

– На какой спуск? – не понял Хлобыстин.

– На мой, Васильевский спуск. Его в честь меня так назвали. Ты не в курсе?

– Может, лучше… э-э… вон туда? – спросил Григорий и показал пальцем в сторону учреждения общественного питания с названием «Бутербродная».

– Ну, начинается, – сказал Наводничий. – Мы зачем вообще собрались? Пошли.

Вступив на Красную площадь, Василий огляделся и сказал:

– Да, все правильно. Снимать будем около Василия Блаженного.

– Менты повяжут, – сказал Хлобыстин.

– Ничего, мы быстро, не успеют, – ответил Наводничий.

– А почему не снять в другом месте? – поддержал сомнения Григория Осташов. – Какая разница, где люди водку пьют?

– Вы ничего не понимаете. Там будет лучше всего. Там Спасская башня в кадр впишется идеально.

– А на кой обязательно Спасская башня? – спросил Хлобыстин.

– «Ну вы, мужчина, такие вопросы задаете. Че, непонятно разве?» – голосом давешней продавщицы сказал Наводничий. – Значит, объясняю. Этот сюжет про российское пьянство мне «Миллиет» заказала. Это турецкая газета такая. Короче: фотки в иностранную газету пойдут. Во-о-от.

– А, ну ясно, – сказал Григорий, – это, чтоб турки сразу врубились, что дело в России происходит, да?

– Золотые слова, – сказал Василий.

В это время перед троицей прошествовала группа иностранных туристов, направлявшихся к Мавзолею. Пропустив вереницу громко переговаривающихся на английском языке гостей Москвы, Наводничий продолжил:

– Они же у себя там, в своих странах, как думают? Если есть Спасская башня или Собор Василия Блаженного, значит, – Москва. А если просто в какой-то забегаловке мужики пьянствуют, то хрен его знает, где это – в Нью-Йорке или в Усть-Засрайске…

– Да, точно, – сказал Хлобыстин. – Я вчера в какой-то газете читал, что иностранцы ни хрена, кроме своего бизнеса, не знают. Там, короче, написано, что проводили опрос в Нью-Йорке, Париже и в этом… ну, еще где-то. И в общем, они даже не в курсе, в каком году у нас была революция. Ха-ха. И еще они думают, что немцев во Второй мировой войне не мы, а Штаты расфигачили. Во мудаки, прикинь.

– Ты что, газету «Правда» читаешь? – спросил Наводничий. – Только «Правду» до сих пор интересуют вопросы про революцию.

– Нет, на кой мне их коммунистическая галиматья, – горячо сказал Григорий, словно юнец, которого обвинили в пристрастии к онанизму. – Нет, это где-то в другой газете было.

– А кстати, ты сам, – сказал Наводничий, – по какому признаку можешь врубиться, что на какой-то фотокарточке изображен, например, Париж?

– По Эйфелевой башне, ясный пень. Чего у них там еще такого особенного есть-то?

– Вот именно. Между прочим, у них там черт те чего только нет! Но главное, ты прав, – это действительно Эйфелева башня. Вот башня – и все, хоть ты тресни! То же самое и с Москвой – Кремль и Василий Блаженный, и баста! Вообще я уже давно понял: все в мире устроено просто. Надо только уметь ставить себя на место другого человека, и тогда ясно, что и как он видит.

– Вась, а кто тебя пустил в Спасскую башню? – спросил Осташов.

– Один кремлевский начальник. Мой знакомый. Я в Кремле, как у себя дома.

Подойдя к чугунной ограде Покровского собора, Наводничий вынул из кофра фотоаппарат с широким объективом, попросил Григория и Владимира подождать, а сам стал ходить по брусчатке между храмом и кремлевской стеной, примериваясь, где расположить своих фотомоделей. Однако дело кончилось тем, что он с недовольным видом вернулся на исходную позицию. Тут он постоял немного в задумчивости, потер ухо и медленно, постоянно оглядываясь на Спасскую башню, пошел вниз по тротуару, что окольцовывает подножье одетого в камень пригорка, на котором возвышается Покровский собор. И только там, внизу, отыскал наконец нужную точку. Василий встал так, чтобы пригорок прикрывал его от Красной площади (вернее, от расхаживающих по ней милиционеров) и, в то же время, так, чтобы этот каменный холм не заслонял собой Спасскую башню. Было у найденного места и еще одно преимущество: башня располагалась выше съемочной площадки. Что было немаловажно для той компоновки кадра, которую Наводничий только что придумал.

Увидев, что Василий поставил кофр на асфальт и призывно махнул рукой, Владимир с Григорием поспешили к нему.

Осташов на ходу достал из пакета водку. Пить на жаре прямо из бутылки ему совершенно не хотелось.

– Мы, кстати, можем пока ее не открывать, – сказал он, приблизившись к фотографу. – Чего из горла хлебать? Можно горлышко поглубже взять в рот, и не будет видно, есть там крышка или нет. А? – Владимир вопросительно посмотрел на Василия. – А по настоящему выпьем уже потом, где-нибудь в спокойной обстановке, культурно, из стаканчиков.

Хлобыстин взял у Осташова бутылку и решительно отвинтил крышку.