Владимир Ост. Роман

– Сазонов! Эй! Здорово, Алексан Палыч! – сказал, открыв окно, Камиль Петрович водителю «Нивы».

– Привет, Камиль, – ответил Александр Павлович Сазонов, мужчина лет сорока пяти, загорелый, с цепким и умным взглядом под широким лбом, переходящим в залысину.

– Тачку, смотрю, себе купил, – сказал Камиль Петрович. – А я-то думаю, кто передо мной ползет?

Поскольку «Тоета» была с правым рулем, а «Нива», понятное дело, – с левым, беседовать водителям было вполне удобно.

– Чего пожаловал? – спросил Александр Павлович.

– Провиант для своих говнюков везу. Хотя они теперь твои. Ну и еще одного работничка тебе.

– Да, помогаешь ты мне рабочей силой. Что ни человек, то золотые руки, и ум ясный – горный хрусталь… Значит, еще одного везешь? – Александр Павлович кивком указал на Осташова.

– Это со мной, по делу. А навсегда другого везу, вон сзади, храпака давит – ну, выпивши, конечно, а чего ж?

– Спасибо тебе! Еще один на мою голову.

– Слушай, Палыч, а у тебя кто это взади в клетке?

– Из Америки козлика послали. Особой породы. От него такое потомство пойдет! Всю область молоком залью! В Москву возить буду. По семь литров в день каждая коза даст!

– Ну видишь, не все в жизни хреново… Надо ж, из самой Америки! Слушай, Алексан Палыч, а у меня для тебя сюрприз: я тебе насос везу, который ты просил.

– Да? Не забыл? Ну спасибо. Вот за это спасибо. а то я уж думал, придется из-за него таскаться в Москву. Старый чиню-чиню, все равно разваливается.

– Ну, ладно, Алексан Палыч, я рвану вперед, а то с твоей «Нивой» рядом тащиться – хочется выйти и рядом бежать: и то скорее будет.

– У меня она, между прочим, новая. Не то, что твой рыдван двухсотлетний.

– Вот ты… заноза!.. А давай на спор, кто до твоего Страшново быстрее долетит? А? Кто проиграет, тот это… э-э-э… Да на что хочешь спорим, один черт я первый буду. Можно и без спора. А? Ну?

– Можно.

Оба автомобиля остановились.

– Сейчас я тебе покажу, – сказал Камиль Петрович, – кто тута Шумахер.

– Фамилия для России неподходящая.

– На ста-а-арт!..

Двигатели машин начали попеременно взвывать.

– Внима-а-ание!..

Моторы заревели оголтело, уже не затихая. Осташов окончательно проснулся.

– Хоп!

Молния располосовала небеса. Под грохот грома автомобили устремились вперед, и «Тоета» сразу оторвалась от «Нивы». Осташов с сожалением подумал, что гонки увлекательными не будут: они мчались по прямой, и у Александра Павловича не было ни шанса. Что ж, в любом случае – чем быстрее они доедут, тем быстрее назад, в Москву.

«Тоета» неслась, не подпрыгивая и даже не качаясь. Неширокое сельское шоссе поражало качеством поверхности – ни щербинки, ни трещинки. И в голову приходило лишь одно объяснение: захолустье, глушь – машины почти не ездят, поэтому асфальт как в свое время положили, так он и лежит целехоньким.

Глядя на ленту дороги, стремительно скользящую навстречу, Владимир вспомнил фантазии, посетившие его во время поездки с тем же Камилем Петровичем по диспансерам, и вновь представил себя скифским всадником, скачущим по привольной зеленой степи. Знакомое видение вмиг поглотило его, и Владимир стал на некоторое время диким кочевником. И снова в своем воображении Осташов смотрел на себя, несущегося на взмыленном коне, со стороны, как мог бы наблюдать за ним орел, неотступно парящий по-над лошадью. И снова грива лошади и две тугие темные косы всадника развевались в горячем потоке воздуха.

Неожиданно взгляд Осташова, то есть орел, наблюдающий за всадником, стал отставать, отставать и затем полностью остановился, зависнув около какого-то куста, мимо которого только что проскакал скифский воин. Ветви куста виделись черными, словно находились, в отличие от всадника, в тени. Всадник быстро удалялся. И как уже это было, меж черных ветвей вдруг возник силуэт человека с колчаном за спиной. Человек закинул руку за плечо, вынул из колчана стрелу. Вот он уже натягивает тетиву и целится в спину скачущему скифу. И вновь реальный Осташов неожиданно подумал, что если лучник убьет всадника, то и он, Владимир, тотчас же умрет, прямо здесь, в «Тоете», едущей по сельской дороге. И Осташова охватил ужас. Мистическая связь с судьбой воображаемого скифа снова оказалась более реальной, чем окружающая действительность. Владимир опять был уверен, что гибель всадника в его фантазии будет означать и его собственную реальную смерть.