Владимир Путин

Профессора, эксперты и журналисты прибыли на Валдай 1 сентября, а в пятницу 3 сентября здесь должны были пройти главные дискуссии. Предполагались и встречи с рядом ведущих деятелей российского правительства и президентской администрации. Однако внимание почти всех участников конференции было привлечено 3 сентября не к выступлениям коллег, а к экранам телевизоров — смотреть можно было не только НТВ, но и прямые репортажи из Беслана Би-би-си, Си-эн-эн, Евроньюс. 4 сентября все участники конференции смотрели и обсуждали друг с другом выступление Владимира Путина.

Владимир Владимирович Путин получал в эти дни самую подробную информацию о комментариях и реакции западной прессы на события в Беслане. Даже он был поражен истеричностью и необъективностью большинства западных СМИ.

В чем дело? Почему именно такая реакция возобладала в западных общественных, а во многих случаях и в официальных кругах? В. Путин решил задать этот вопрос западным специалистам, оказавшимся в России. Они не ждали такой встречи, которая продолжалась почти четыре часа и завершилась далеко за полночь. Показательным было и то, что на этой встрече отсутствовали российские журналисты. Владимир Путин хотел поговорить с западными экспертами откровенно, с глазу на глаз, но они оказались к этому не готовы.

В откликах на эту встречу ее участники уже на следующий день говорили о том, что «Путин был жестко и вежливо корректен и иногда шутил», что он «чувствовал себя уверенно», что «уязвимость не казалась тем качеством, на которое стоит рассчитывать». На вопрос журналиста Дж. Стила из британской «Гардиан» о переговорах с лидерами террористов Владимир Путин сразу же ответил, что «ни у кого нет морального права советовать нам говорить с убийцами детей». «Почему бы вам, — спросил Путин с сарказмом, — не встретиться с Усамой бен Ладеном? Почему бы вам не пригласить его в Брюссель или в Белый дом, не вступить с ним в переговоры, не спросить, чего он хочет, и не дать ему это, чтобы он оставил вас в покое? Почему вы этого не делаете?»

«Между российской политикой в Чечне, — пояснил Путин, — и событиями в Беслане отсутствует какая-либо связь. Просто представьте себе, что где-то на нашей планете приходят к власти люди, которые стреляют детям в спину. Просто задайте себе этот вопрос, и у вас не будет больше вопросов о нашей политике в Чечне. Чечня — это не Ирак. Она недалеко. Это жизненно важная часть нашей территории. Речь идет о территориальной целостности России».

Никто из приглашенных в Ново-Огарево не смог или не захотел отвечать на вопросы Путина, и в дальнейшем только он отвечал на вопросы западных политологов и журналистов. «Речь идет не о политических целях, — заметил Путин, — какими бы странными эти цели ни казались. Речь идет о средствах, которые абсолютно недопустимы и которые делают невозможным обсуждать сами цели. В конечном счете и Усама бен Ладен заявляет о том, что он борется за независимость Ближнего Востока и особенно родной ему Саудовской Аравии от влияния США и от королевской саудовской семьи. Он убивает людей в США и за пределами США не просто ради жажды крови. Он даже ссылается на Коран и заветы Пророка. Почему же никто на Западе не хочет вести с ним и с “Аль-Каидой” переговоры?»

Разговор западных экспертов с Путиным продолжался долго, и он отвечал на многие вопросы, не относящиеся к Беслану или Чечне, — о свободе прессы, о демократии в России и на Западе, о либеральной экономике, о распаде СССР, об отношениях с США и др. Комментируя свои впечатления об этой ночной встрече, французский журналист из газеты «Ле Монд» Даниэль Берне отмечал, что «атмосфера встречи в Ново-Огареве была достаточно неформальной. Ответы Путина на все вопросы были максимально прямыми. Это был первый раз, когда я видел Путина напрямую. На мой взгляд, он является человеком, который знает, что он хочет сказать и какое послание хочет отправить в мир»[307].

Еще более внимательно наблюдал за Президентом России американский эксперт с русской фамилией Николай Злобин, занимающий пост директора российских и азиатских программ Центра оборонной информации США: «Путин отвечал нам с ходу — без бумажек и подсказок, у него на столе ничего не лежало, цифрами и фактами он оперировал из головы. На каждый вопрос он отвечал основательно, с экскурсами в историю, в опыт других стран. Было видно, что он действительно думает над этими проблемами, что в голове у него все это есть, и, отвечая, он начинал раскручивать какую-то мысль. Это произвело очень благоприятное впечатление. Да, было видно, что он очень расстроен. Часто он с трудом сдерживал эмоции. Но он был очень деликатен, обращался исключительно тактично, ирония и шутки, которые он допускал, были, по-моему, к месту.