Владимир Святой [3-е издание]

Крымский поход Бравлина действительно имел много общего с корсунским походом князя Владимира. Многочисленная русская[77] рать «пленила» весь юг Крымского полуострова — «от Корсуня и до Корча» (Керчи). Был захвачен и Сурож, родной город святителя Стефана. Князь, «изломив» силою железные врата, вступил в город и подверг его жестокому разграблению; была осквернена и разграблена церковь Святой Софии и гробница святителя. Но внезапно Бравлин был поражен жестоким недугом: его лицо оборотилось назад, он упал, изо рта пошла пена. Князю представилось, будто некий старец (святой Стефан) схватил его и намеревается убить. Старец обратился к поверженному с такими словами: «Если не крестишься в церкви моей, [лицо твое] не возвратится на место и ты не выйдешь отсюда». «И возгласил князь: “Да придут священники и крестят меня. Если поднимусь и лицо мое станет как прежде, крещусь!”» Так и произошло. Бравлин действительно принял крещение. Русская рать покинула Сурож, не причинив городу никакого ущерба^{288}

.

Очевидно, перед нами легенда, но, как показывает исследование В.Г. Васильевского, легенда, бытовавшая в Крыму в конце X века и, несомненно, известная не только сурожанам, но и херсонитам.

Параллель между чудесными исцелениями двух предводителей варварских северных ратей достаточно красноречива[78]

. В глазах жителей крымских греческих городов Бравлин был не просто предшественником князя Владимира, но и типологическим образцом для него, тем историческим примером, на который можно было опереться, объясняя происходившие события. Но это еще не все. У нас есть основания полагать, что культ святого Стефана (и, следовательно, все те сюжетные мотивы, которые присутствуют в его Житии) стал особенно актуальным в Крыму именно в конце X века и, более того, именно в связи с корсунским походом князя Владимира. Оказывается, с именем святого Стефана Сурожского связано имя царицы Анны, супруги Владимира. Это следует из Жития святого, а именно из его четвертого, последнего посмертного чуда, которое называется в рукописях: «О исцелении царицы корсунской»:

«Анна же царица, от Корсуня в Керчь идуши, разболелась на пути смертным недугом на Черной воде[79]

. Пришел ей на ум святый Стефан, и сказала [царица]: “О святый Стефан! Если избавишь меня от болезни сей, многим одарю тебя и почести тебе воздам!” И той же ночью явился ей святый Стефан, говоря: “Христос, истинный Бог наш, исцеляет тебя через меня, служебника своего. Восстань здрава, иди в путь с миром”. Тотчас прекратился недуг ее, и выздоровела, словно никогда не болела, и ощутила исцеление, дарованное ей, и возблагодарила горячо Бога и святого Стефана. И на следующий день все, кто был с нею, встали с радостию великой, и отправились в свой путь… и много даров даровали церкви святого»^{289}.

Трудно сомневаться, что названная по имени «царица» Жития — супруга князя Владимира. Имя «Анна» не относилось к числу распространенных имен среди представительниц византийского двора в IX–X веках (а именно этим временем может датироваться описанное в Житии чудо)^{290}

. Главное же заключается в том, что Анна — вообще единственная византийская царица, о пребывании которой в Крыму — и именно в Херсонесе! — достоверно известно[80]. Отмечу, что в тексте Жития «корсунская царица» вовсе не отождествляется с русской царицей Анной, супругой Владимира, — а следовательно, исключена возможность появления ее имени в результате догадки переводчика или переписчика текста.

О странном на первый взгляд маршруте путешествия Анны — из Корсуни в Керчь — мы поговорим позже. Для нас важен прежде всего сам факт болезни Анны, а также ее обращение к заступничеству святого Стефана, очевидно, почитавшегося по всей территории греческого Крыма. Анна (а значит, и Владимир), оказывается, побывали вблизи Сурожа, отослали богатые дары церкви, в которой лежали мощи святого, — и это обстоятельство служит еще одним доводом в пользу предположения о влиянии Жития сурожского святого на рассказ об обращении Владимира в христианство. Я думаю, что связь между рассказом о крещении Бравлина из Жития Стефана Сурожского и легендарным сказанием о Владимире могла быть двоякой: с одной стороны, те или иные детали рассказа о крещении Владимира могли появиться под влиянием Жития (или устного предания, бывшего его источником); с другой, военные действия Владимира в Крыму могли повлиять на наименование самого Бравлина в Житии именно «русским князем».