Владимир Святой [3-е издание]

Неизбежным следствием природных и социальных потрясений становились «разбои», об умножении которых в годы княжения Владимира мы уже говорили на страницах книги. Обнишавшие и просто «лихие» люди нападали на «имения» князя, грабили проезжих на дорогах, затерянных на бескрайних пространствах Руси, насильничали, разоряли отдельные селения и, может быть, даже города. Память об этих напастях сохранилась в русских «старинах». Среди богатырских подвигов былинных сподвижников Красного Солнышка Владимира значатся не только схватки с врагами, нападавшими на Русь, но и очищение дорог «непроезжих» от «злых разбойников», не дававших ходу «ни пешему, ни конному». Об одном таком разбойнике рассказывает Никоновская летопись под опять же условным 1008 годом:

«В том же году схватили некоей хитростью славного разбойника по имени Могут. И когда стал тот перед Владимиром, вскричал страшно и много слез пролил, так говоря: “Даю тебе, о Владимир, поручника по себе, Господа Бога и Пречистую Его Матерь Богородицу, что отныне никогда уже не сотворю зла перед Богом и перед людьми, но буду в покаянии до конца жизни!” И услышав это, умилился Владимир душою и сердцем и послал его к отцу своему митрополиту Ивану — да пребудет в дому его, никогда не выходя из него. Могут же, храня заповедь, никогда не исходил из дома митрополичьего, и пожил крепким и жестоким житием, и умиления и смирения много проявил, и, провидя смерть свою, с миром почил о Господе»^{408}.

«Зело воскричавший» пред князем «славный разбойник» Могут живо напоминает нам былинного Соловья-разбойника, привезенного в Киев к князю Владимиру знаменитым Ильей Муромцем. Как и Соловей, Могут вряд ли является исторической личностью, но скорее героем какой-то былины, услышанной в XVI веке составителем летописи. Последний, по-видимому, лишь обработал ее в христианском духе и снабдил благопристойной концовкой. Но само появление былинных разбойников на княжеском суде пред очами княжескими едва ли случайно. Князь Владимир Святославич, как и его былинный прототип Владимир Красное Солнышко, стремился положить конец бесчинству, навести порядок в подвластных ему землях.

Однако поначалу он делал это не слишком решительно — «ослабев в наказании злодеев», по выражению В.Н. Татищева, чрез что и «умножились разбои и грабительства».

Мы уже приводили начало летописного рассказа о «казнях» Владимира, помещенного в «Повести временных лет» под 996 годом[112]. Процитируем его еще раз, теперь уже целиком.

«…Весьма умножились разбои, и сказали епископы Владимиру: “Умножились разбойники, почему не казнишь их?” Он же отвечал: “Боюсь греха”. Они же сказали ему: “Ты поставлен от Бога на казнь злым, а добрым на милость. Подобает тебе казнить разбойников, но с испытанием”. Владимир отверг виры и начал казнить разбойников. И сказали епископы и старцы: “Много войн. Была бы вира, пошла бы на оружие и на коней”. И сказал Владимир: “Будет так”. И жил Владимир по заветам отца и деда»^{409}.

Вира — денежный штраф за убийство или нанесение тяжкого увечья. Она взималась князем тогда, когда пострадавшей стороной оказывался кто-то из его дружинников или слуг. (В тех случаях, когда убивали славянина-общинника, вступал в силу обычай кровной мести: за убитого мстили его сородичи без вмешательства князя.) Как и его предшественники, Владимир стремился по возможности ограничить применение кровной мести, заменяя ее денежной компенсацией. Теперь как будто он готов был отказаться от прежней практики.

Епископы, советчики Владимира, очевидно, были греками и полагались прежде всего на принятые в Византии законы. А в Империи, в отличие от славянского общества, смертная казнь была весьма распространенным видом наказания. Мы уже говорили о нравственных колебаниях Владимира. Епископы, однако, сумели убедить его. Поддавшись уговорам, князь решается на отмену виры и вводит смертную казнь, ранее неизвестную на Руси^{410}.

Вскоре, однако, Владимир возвращается к прежним порядкам. Показательно, что новый совет подают князю «старцы», то есть представители «земли», хотя и вместе с епископами (теми же, что призывали князя отказаться от виры, или другими, не ясно)^{411}. Летописец объясняет решение Владимира чисто меркантильными соображениями: вира шла на обеспечение дружины всем необходимым — оружием, лошадьми, провиантом. Жестокие войны, которые вела Русь с печенегами, требовали огромного напряжения сил. Лишаясь виры, князь лишался еще и людей, способных держать оружие в руках, не говоря уже о немалой денежной сумме. Судя по начальным статьям «Русской Правды» (относящимся ко времени княжения сына Владимира Ярослава), размер виры был исключительно высок: в случае убийства «гридина» (дружинника) или кого-либо из представителей княжеской администрации она составляла сорок гривен^{412}. Понятно, что такую громадную сумму могла выплатить лишь целиком вся община, к которой принадлежал убийца или на земле которой находили труп.