Владимир Святой. Создатель русской цивилизации

Итак, Олав, никогда никаким богам не молившийся (собственно, в рабском детстве его некому было учить, а потом привыкать оказалось поздно), обычно ходил с Владимиром лишь до «дверей» «храма». Там он останавливался и ждал, пока князь завершит свои обряды. «Храмов», наподобие западнославянских или скандинавских, у славян восточных никогда не водилось, но это как раз объяснимая условность. Однажды обеспокоенный Владимир попросил приемного сына: «Не делай так больше. Может случиться так, что боги разгневаются на тебя, и ты погубишь цвет своей молодости. Я бы очень хотел, чтобы ты смирился перед ними. Боюсь, что они обрушат на тебя сильный гнев, коему ты себя сам подвергаешь». Но Олав ответил: «Никогда я не испугаюсь богов, не имеющих ни слуха, ни зрения, ни сознания, и я могу понять, что у них нет никакого разума. И из того я могу сделать заключение, господин, какова их природа, что ты мне представляешься всякий раз с милым выражением, за исключением того времени, когда ты там и приносишь им жертвы. Тогда, когда ты там, ты мне всегда кажешься несчастным. И из этого я заключаю, что те боги, которым ты поклоняешься, должно быть, правят мраком».

Безотносительно к тому, велись ли с князем подобные разговоры, он имел все основания для мрачности. И дело даже не в кровавых ритуалах, призванных умилостивить богов. Владимир определенно не находил в язычестве ответа на мучившие его вопросы. Пусть убийца князя – князь по закону. Но распространяется ли закон на «робичича»? На братоубийцу? Владимир-то знал, что его оправдание местью являлось уловкой. Но можно ли скрыть это от богов? Тем более от тех могущественных, надмирных, которых он хотел видеть? Что «по ту сторону»? Помогут ли усердные жертвы – в главном, в конечном? Князь быстро стал раскаиваться во многом из совершенного, видеть в себе преступника против закона крови – и вообще против закона человеческого. Мягкие нравы, привитые Ольгой, начали брать верх над свирепостью междоусобной брани, как только она завершилась.

Но, не отказываясь от «отчего предания», раскаиваться смысла не имело. Древние боги сурово и неумолимо стояли на страже древних законов. Ни на земле, ни на небе преступление не могло обернуться страшной ошибкой, не могло быть зачтено за помрачение. «Убьет муж мужа – так мстит брат за брата, или сын за отца…» Так гласил русский закон еще в середине XI столетия. Иначе ли судили боги, предки князей и исток княжеского суда? А сын Ярополка между тем подрастал в княжеском доме…

Кто же и каким образом способен понять и простить? Выхода Владимир не видел. Искал и не находил. Не находил в пределах своей веры и не смел пока обратиться к другим. Оставалось забыться, жить настоящим – явление частое на закате язычества. Благо, новая власть открывала новые возможности.

Жены Владимира

Во время княжения в Новгороде Владимир, сколь нам известно, оставался верным мужем единственной жены – «чехини» Аллогии. Но затем в его доме появилась Рогнеда, а следом, в Киеве, – «грекиня» Наталия. Что же касается Аллогии, то она долго после вокняжения Владимира на новом месте не прожила. Это видно и из того, что князь имел от нее лишь одного сына, и из того, что положение главной, «старшей» жены великого князя уже в начале 980-х годов перешло к Рогнеде. Это закономерно – она к тому времени родила князю четверых сыновей (четвертым стал Всеволод, родившийся в 979-м или в 980-м) и, возможно, старшую дочь. С другой стороны, смерть первой жены, матери сына-наследника Вышеслава, позволяет лучше объяснить случившееся затем.

Сын наложницы, Владимир определенно в наложничестве ничего дурного не видел. Ни один из его браков (за вычетом первого, о заключении которого нам ничего неизвестно) не являлся «чинным». Владимир сначала брал себе «жену», а потом милостиво признавал ее в этом качестве. Он едва был виноват в этом – князя влекли злосчастные обстоятельства, «логика событий», неизбежная в ту эпоху. Рогнеда отвергла чинный брак и унизила его, навлекши на свой род страшную месть. Захватив же Киев, Владимир оказался сражен красотой вдовы брата, находившейся теперь в его власти (и на его ответственности), – и взял ее себе.

При всем том, князь искал достойный выход из положения. Ничто ему не мешало оставить своих пленниц наложницами – но он всех родивших ему признавал женами. Даже мать родившегося «от двух отцов» Святополка. В отличие от многих современников и единоверцев, Владимир, – «любил» он Святополка или «не любил», – и не подумал избавиться от ребенка и его матери, хотя бы спровадив из страны. Поступил же с точностью до наоборот. Повторим – в отличие от многих своих современников и единоверцев, хотя бы в той же Скандинавии.