Владимир Вениаминович Бибихин — Ольга Александровна Седакова. Переписка 1992–2004

В прошлом году в Англии Епископ (внимательно прочитавший английские переводы) спрашивал меня как раз об этом месте, что здесь значит появление Иова. И когда я ему рассказала приблизительно то, что записано выше, он был поражен, он сказал I’m afraid, that’s the Holy Ghost! Я спросила, почему. Он объяснил, что, как Писание диктовал Дух Святой, так Он же дает устанавливать связи между его точками, это не дело человеческого сопоставления, связи такого рода.

Мне очень понравился перевод Федье. Звучит! Жалко, конечно, что женский род у eglantine, а что-нибудь мужского рода вроде buisson только отяжелит все, да? Я напишу Федье. Меня смущает переписка на английском, школьном и казенном в моем случае.

Как обидно, что ЛитОбозчики отрезали половину Вашей работы! Интересная мотивация: что эта половина кого-то слишком задевает. Стало быть, плюрализм теперь то, что нельзя трогать, как прежнюю идеологию, — что еще раз подтверждает Вашу генеалогию этого плюрализма.

Если я в самом деле решусь писать про Рембрандта, то знаю, что посвящу это Вам. Спасибо за подсказку: с посвящением уже не так страшно.

Извините, если что не так в письме. Я постоянно помню Вас и Ольгу и мальчиков — как чудесна со стороны Ваша общность! Я не видела похожего.

Всего Вам самого доброго и надеюсь на скорую встречу или на поездку в Лавру: это было бы да! Анюта известила Е.Л. Майданович, и она радушно приглашала (она знает Вашу книгу).

Ваша

Да, «Куплю билет на поезд» это самая откровенная песня несчастной любви, которую я себе позволила сочинить.

Страстной четверг, 20.4.1995

Дорогая Ольга Александровна,

когда человек опущен (так ли теперь говорят — опустили кого-то, бросили без поддержки, оставили «на общих основаниях»? Некоторые слова новой крутости мне отвратительны, как то которое я так и не сумел произнести в разговоре с Вами, «стеб» для «постмодерной» наглой трепотни, а такое как «опустили» мне кажется совершенно прекрасным, лучше чем «в упадке» или «убогий»), он не меньше может дать другому смирным признанием своей немощи, чем когда он во вдохновении.

Ведь сердце как хлеба ищет

и так благодарит

когда кто-то убит

и кто-то забыт

и кто-то один как мы.

Баховские иногда, мы говорили у Ани Великановой в большой комнате располагающей к таким разговорам, трудные блуждания как в потемках, вырабатывание звука, если я не ошибаюсь, должны были записываться в такой опущенности, оставленности, когда у впадающего в панику все сминается до безобразия, а у смиренного остается человеческий жест, в котором сохраняется и мастерство, и трудолюбие, эта красота. И поскольку в моменты вдохновения нездешнее веяние все равно ведь в человеке очеловечится, то оказывается что и не обязательно вовсе сделанное в опущенности будет несравненно хуже сделанного в порыве.

Мы часто с Ольгой говорим о том, что она называет кажется «лишним», связывая с лихом и худшим злом: паника и принятие насильственных мер в оставленности. В человечестве этого очень много, и по-честному таких вещей как поддержание себя в форме, контролирование настроений надо было бы стыдиться, но люди чуть не гордятся поддержанием в себе бодрости например самогипнозом. Т.е. собственно говоря люди делают вроде бы в каком-то смысле то, что мне нравится у Баха, держат себя в опущенности, с той только разницей, что лучше чем как они это делают (я тут вспоминаю пушкинские слова, что выдающиеся люди делают то же что посредственность, но не так, и зря посредственность успокаивает себя) было бы не делать с собой вообще ничего и опуститься. Как мой страшно пьющий брат (в последнем номере «Новой Европы» Рената напечатала какую-то его статью, мне Хоружий говорил), младший, который мне одновременно жуток и кажется почти священно чистым, укором мне, суетливому комбинатору.