Владимир Высоцкий без мифов и легенд

B. Шкловский:    «Вы открыли нашей молодежи Маяковского... Это исторический спектакль, он освежает нам историю настоящую и будущую, глубоко партийный спектакль. Маяковский любил го­ворить: "Поэт хочет, чтоб вышло, а чиновник, мещанин... как бы чего не вышло..."»

А.Анастасьев (критик): «Мне думается, что у этого спектакля будет сложная судьба, и нам нужно всем постараться помочь про­бить ему дорогу».

А.Анастасьев как в воду смотрел — на разборе в Управлении культуры в назначенный понедельник спектакль запретили пока­зывать публике до внесения изменений. По их мнению: «...Выбор отрывков и цитат чрезвычайно тенденциозен. Например, обыватель-Калягин с торжеством заявляет, что В.И.Ленин похвалил толь­ко одно стихотворение Маяковского «Прозаседавшиеся», а вообще вождь ругал поэта, не любил его. Причем ленинский текст издева­тельски произносится из окошка, на котором, как в уборной, напи­сано «М», "...B спектакле Маяковского играют одновременно пять актеров. Но это не спасает положения: поэт предстает перед зрите­лями обозленным и затравленным бойцом-одиночкой. Он одинок в советском обществе. У него — ни друзей, ни защитников. У не­го нет выхода. И, в конце концов, как логический выход — само­убийство"».

Ю.Любимов не смог сдержать свои эмоции: «Все эти ваши вы­сказывания меня чрезвычайно угнетают и убивают за все эти три го­да, в течение которых я руководил театром. Не проходило ни одно­го спектакля, чтобы ваше Министерство культуры РСФСР все вре­мя тенденциозно не било в один бок, и било наш театр... Почему вы считаете, что вы всегда правы? Причем вы берете на себя необос­нованную смелость говорить от имени всего советского народа, от имени партии и всех советских зрителей. Вы говорите, что так нуж­но. А почему у вас нет никогда сомнений, почему вы думаете, что, может быть, в чем-то вы не правы».

Из письма в театр от Управления культуры: «Просим Вас на­править в Главлит тексты к спектаклю «Послушайте!» В.Маяковско­го. Эти тексты в композиции залитованы, но так как их разбрасы­вают артисты в зрительный зал, необходимо отдельно послать их в Главлит».

Актеры по ходу действия раздавали зрителям листки со стиха­ми Маяковского. Это казалось опасным в эпоху, когда был запре­щен прямой эфир на телевидении, и если прямой контакт со зрите­лем нельзя было полностью уничтожить в театре, то его необходи­мо держать под контролем чиновников от культуры.

После всех баталий, тяжелых для обеих сторон — настоящей культурой и Управлением культуры — 16 мая 1967 года состоялась премьера поэтического представления в двух действиях, четырех частях: любовь, война, революция, искусство...

Из статьи критика Т.Шах-Азизовой, опубликованной в жур­нале «Театр» № 12 за тот год: «Кто сейчас один сыграл бы Маяков­ского, где найдется конгениальный актер? Слишком нетипичен, из ряда вон, несравним Маяковский. Мы поверим только кино- и фо­тодокументу. Актер самый яркий, все равно окажется непохож — а приблизительность в данном случае недопустима. Величина и веч­ность Маяковского для театра бесспорная истина. Это спокойное убеждение высказано однажды, в инсценировке «Юбилейного», но устами не кого иного как Пушкина.

Высоцкий читает «пушкинский» текст с мягкой стилизацией, юмором, в немного приподнятой, размеренной манере. На Пуш­кина — на памятник Пушкину — только легкий намек: характер­ная «поникшая» поза, цилиндр, плащ... Актеры вообще не думают о буквальном сходстве с оригиналами, но почему-то проникаешь­ся полным доверием к происходящему, как будто это действитель­но Маяковский «подсаживает» Пушкина на пьедестал. В этой сце­не, самой поэтичной в спектакле, охватывает высокое волнение. То ли чувствуешь «связь времен», то ли входишь в особый, возвышен­ный мир, где нет ничего житейского, где живут гении и существу­ет только поэзия.

...О чтении стихов. Нельзя, разумеется, требовать от актеров «Маяковского» темперамента, но донести эти стихи в их чеканном ритме, тяжелой значительности, на широком дыхании — актеры обязаны.

Высоцкий более опытный, чем другие, имеющий школу «Гали­лея». Он может быть и патетичным, и театральным — без фальши, при полной искренности, хотя не обладает, как другие, пламенным «нутром» трагика XX века. Или А.Калягин, остро изображающий разного рода «дрянь». Ему, как и Высоцкому, легка синтетическая форма, он свободно включается в сложный монтаж, все делает с за­разительным азартом».

По словам О.Ефремова, этот спектакль не только выявил мно­гих прекрасных актеров-мастеров Театра на Таганке, но продемон­стрировал наличие особой, школы актерско­го искусства.