Владимир Высоцкий без мифов и легенд

В это время Володя Акимов из своей большой комнаты пере­селяется в меньшую в том же доме, и в компенсацию разницы пло­щадей ему дарят старенький магнитофон «Спалис» — один из пер­вых образцов.

Захотелось пропетое записать на пленку. Высоцкий стал запи­сывать сначала чужие, а позже и свои песни. Друзья, ставшие пер­выми слушателями, были и его первооткрывателями, и первыми критиками. Их мнение внимательно выслушивалось и появлялись новые пять-шесть вариантов.

Вспоминает А.Свидерский: «Нам не казалось тогда, что он ге­ниальный, — он был просто наш товарищ, из нашей компании, ко­торый играет на гитаре и поет. Ведь никто же не знал, что это разо­вьется в такую большую силу. Если бы знать и сохранить тот маг­нитофон и первые вещи...»

Почему Высоцкий назвал период Большого Каретного в своей жизни? Что постоянно влекло его туда, когда он выехал из этого дома и стал жить с матерью? Не­много позже он сам ответит на поставленные вопросы:

«Мне казалось, что я пишу для очень маленького круга — че­ловек пять-шесть — своих, близких друзей и так оно и будет всю жизнь. Это были люди весьма достойные, компания была прекрас­ная. Мы жили в одной квартире в Большом Каретном переулке у Левы Кочаряна, жили прямо-таки коммуной. И, как говорят, «иных уж нет, а те далече». Я потом об этом доме даже песню написал «Где твои семнадцать лет?». Тогда мы только начинали, а теперь, как выяснилось, это все были интересные люди, достаточно высо­кого уровня, кто бы чем ни занимался.

Мы собирались вечерами, каждый божий день, и жили так пол­тора года. Только время от времени кто-то уезжал на заработ­ки. Я тогда только что закончил Студию МХАТ и начинал рабо­тать. И тоже уезжал где-то подрабатывать. Мы как-то пита­лись; и главное — духовной пищей. Помню, я все время привозил для них свои новые песни и им первым показывал: я для них писал и ни­кого не стеснялся, это вошло у меня в плоть и кровь. Песни свои я пел им дома. За столом, с напитками или без — неважно. Мы гово­рили о будущем, еще о чем-то, была масса проектов. Я знал, что они меня будут слушать с интересом, потому что их интересует то же, что и меня, что им так же скребет по нервам все то, что и меня беспокоит.

Это было самое запомнившееся время моей жизни. Позже мы все разбрелись, растерялись и редко-редко видимся. Но я все равно убежден, что каждый из нас это время отметил, помнит его и из него черпает.

Можно было сказать только полфразы, и мы друг друга пони­мали в одну секунду, где бы мы ни были; понимали по жесту, по дви­жению глаз — вот такая была притирка друг к другу. И была ат­мосфера такой преданности — друг другу мы были преданы по-настоящему, — что я никогда и не думал, что за эти песни мне будут аплодировать. Сейчас уж нет таких компаний: или из-за того что все засуетились, или больше дел стало, может быть».

В 1956 году Большой Каретный переулок переименовали в ули­цу Ермоловой, но для обитателей дома № 15 адрес не изменился.

Оценивая период Большого Каретного, можно сказать, что Во­лоде Высоцкому просто повезло. Он мог оказаться в любой другой компании, для которой В изранен­ном войной и голодном мире никто не мог быть застрахован от того, что не перейдет черту закона. Было такое время, что если пацан вы­летел из школы, то дальнейшая его дорога была почти определена:

Сперва играли в фантики,

В пристенок с крохоборами,

И вот ушли романтики

Из подворотен ворами...

Редко кто выравнивался, разве что после «ремеслухи» попадал на хороший завод, в хорошие руки. А чаще всего — блатная ком­пания, привод в милицию, суд, колония для несовершеннолетних или тюрьма.

Да, так могло бы случиться в те годы. Но им повезло дважды: влияние семьи оказалось сильнее влияния сомнительной дворовой компании, а компания разносторонне одаренных, близких по воз­расту молодых людей на Большом Каретном, людей с моралью, явно отличимой от дворовой, сеяло добрые зерна в их сердца. Юноши выросли и стали личностями. В этой компании все были личностя­ми, причем личностями самостоятельными, незаурядными.

И артисты, и юристы —

Тесно держим в жизни круг,

Есть средь нас жиды и коммунисты,

Только нет средь нас подлюг!