Владимир Высоцкий без мифов и легенд

В конце весны 63-го года Алексей Владимирович принес катуш­ки в кинолабораторию и переписал их на профессиональном маг­нитофоне «МЭЗ», позволяющем получить довольно качественное воспроизведение. Так был записан первый «мастер» (оригинал для размножения), и лето 63-го года стало началом триумфального ше­ствия песен Высоцкого по стране. Этот процесс не был постепен­ным, это не было медленным завоеванием доверия народа — Вы­соцкий появился сразу и навсегда. Люди стали собирать и пере­писывать друг у друга, ловить на концертах новые песни, которые немедленно тиражировались на всю страну.

«Магнитиздат» набрал силу и тираж, несравнимый ни с каким государственным тиражом. Официальный справочник «Народное хозяйство СССР» приводит такие цифры: в 1960 году было выпу­щено 128.000 магнитофонов, в 65-м — 453.000, в 69-м — 1.064.000. В 1970 году количество выпущенных аппаратов составляло 1.192.000.

«Магнитиздат» обладал и еще одним достоинством — песни не пи­сались с оглядкой на цензуру. В магазинах вдруг стали случаться перебои с магнитофонными пленками — в стране начиналась маг­нитофонная эпоха.

Во время съемок «Штрафного удара» на встречах со спортсме­нами Высоцкий исполнял свои и чужие песни и неизменно поль­зовался успехом. На официальном банкете по поводу сдачи филь­ма участники съемочной группы собрались в гримерной студии им. Горького и там Высоцкий пел. «Концерт» продолжался около часа. В.Трещалов уговорил звукооператоров студии записать его. Эта за­пись распространилась по Москве со скоростью пожара.

Выступая на концертах, Высоцкий не раз отмечал то лестное для него и в то же время досадное обстоятельство, что героев его лирики неискушенная публика склонна отождествлять с их созда­телем. Каждая его песня — это моноспектакль, где Высоцкий был и драматургом, и режиссером, и исполнителем. Как исполнитель он входил во внутреннее состояние персонажа, о котором пел, и, может быть, поэтому у зрителей возникало убеждение, что Высоц­кий пел каждый раз про себя. И, кроме того, людьми, не способ­ными отделить поющего автора от персонажа, эти песни воспри­нимались как нечто наполовину, если не полностью, «антиобщест­венное». Ходила масса слухов о его судимости, о том, что кто-то с ним вместе воевал... Слагались легенды, над которыми сам Высоц­кий посмеивался.

Но иногда было совсем не смешно, а Однаж­ды Кочарян был приглашен на «уик-энд» к Роберту Рождественско­му, который в то время снимал дачу в Переделкино. Кочарян при­шел с друзьями, среди которых был и Высоцкий. С изменившимся лицом Рождественский отозвал Кочаряна в сторону:

—  Ты что, с ума сошел!.. Зачем ты его притащил? У меня люди... Отправь его куда-нибудь!

Кочарян отреагировал мгновенно:

—  Мы уходим все вместе!

Пройдет время, и этот поэт будет не стесняться, а гордиться общением с Высоцким: «Высоцкий — это часть, очень важная, зна­чительная часть нашей культуры. Для каждого из нас он необхо­дим по-особенному. Он, так сказать, и общий певец, и общий го­лос, и, в то же время, очень личностный, потому что пел-то он очень личностные песни. Он не пел песен, не писал стихов «вообще». Он был болью, был совестью, был многим, был тем, что так необходи­мо для жизни».

В другой раз Л.Кочарян дал послушать записи первых песен Высоцкого кинорежиссеру Ивану Пырьеву. На что тот сказал: «И ты этого человека пускаешь в дом! Он же вас обворует!»

Мастерство перевоплощаться будет совершенствоваться со временем, и трудно будет убедить себя слушателю, что это не он, Высоцкий, что не он носил черный буш­лат... Конечно же, он ходил всю жизнь в горы, он — конькобежец, он — пьяный хулиган и антисемит, он — заполняющий милицей­ский протокол, он — шофер-«дальнобойщик», он — потомствен­ный кузнец, он уродовался вместе с ними на лесоповале... Ново и необычно было появление человека, который голосом и словом под гитару представлял одного из слушателей, часто самого незадачли­вого, духовно обделенного, а то и просто опасного: встретишь — берегись и слушатель-зритель обнару­живал в нем наше общее, что есть в каждом.