Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне

Удивительно, но Высоцкий, который во многих своих песнях воспевал человеческий героизм, к проявлению его со стороны Рида относился отрицательно. Видимо, потому что не разделял конечных целей этого героизма. В итоге он посвящал свои песни «кабинетным борцам» вроде Булата Окуджавы, а подвиги Дина Рида, неоднократно рисковавшего жизнью, отрицал. Сразу несколько песен Высоцкий посвятил тому же Вадиму Туманову (как мы помним, такому же ненавистнику Дина Рида, как и он сам), который чудеса героизма проявлял в далекой молодости — сидел в ГУЛАГе и совершил несколько попыток побега оттуда, — но в зрелом возрасте превратился в преуспевающего советского золотопромышленника с ежемесячным окладом в 4 тысячи полновесных советских рублей (против 150 рублей зарплаты рядового инженера).

Вообще, если взглянуть на творчество Высоцкого и Рида, можно обратить внимание на то, что у первого оно очень часто окрашено в мрачные тона (например, много стихов о смерти), у второго наоборот — в основном превалируют романтические настроения. Все это было не случайно, а являлось следствием фундаментальных различий в характерах обоих: Высоцкий по своему человеческому типу был «несчастным», Рид — «счастливым». И хотя судьбы обоих сложились трагически (еще одно общее совпадение), однако к своим трагедиям они шли по-разному — и одновременно одинаково.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ ВНУТРИ «МЕТРОПОЛЯ»

17 ноября 1978 года Высоцкий играет на сцене «Таганки» в «Десяти днях…», 19-го — в «Павших и живых».

22 ноября он едет в город Троицк Московской области, где в тамошнем Доме ученых (40-й километр) дает концерт. Два дня спустя он выступает с концертами на геологическом (18.00) и географическом (20.00) факультетах МГУ. Вот как об этом вспоминает свидетель тех выступлений А. Тюрин:

«Тогда на геологическом факультете очень активно работал геоклуб. Практически каждый день в общежитии проводились различные мероприятия, а каждую неделю на факультете проходили встречи с интересными людьми — артистами, певцами, бардами, писателями. Не было только Высоцкого.

Высоцкий был, о нем говорили (правда, больше было сплетен), но увидеть его можно было только в театре, хотя на спектакль с его участием можно было попасть только чудом.

Дерзость его стихов казалась безумием, думаю, почти для всех. Вряд ли кого можно было поставить рядом с ним в этот период. Поэтому организация концерта была чревата. То есть неизвестно, чем все могло закончиться для организаторов мероприятия. Мы это понимали и старались делать все официально. Через общество «Знание» была оформлена лекция с тематикой приблизительно такого характера: «Музыка и гитара в спектаклях Театра на Таганке». В общество «Знание» надо было сдать репертуар концерта. Естественно, отдана была «рыба», состоящая из пристойных по тем временам текстов. Оговорить же вопрос репертуара с Высоцким было невозможно: если бы он понял, что мы чего-то боимся, то концерт бы не состоялся.

Организация «лекции» была на факультете достаточно тайной. Делалось это по понятным причинам: так как милиции в то время на входе в МГУ не было, то 611-ю аудиторию желающие туда попасть просто разнесли бы. Поэтому для общей огласки это был концерт Валерия Золотухина.

В такси Высоцкий рассказал, что поздно лег и разбудил его телефонный звонок какой-то поклонницы, которую он, мягко выражаясь, отшил. По дороге в университет он намекал на то, чтобы остановить машину — подышать, так как «съел чего-то не того». Тут же вспомнил, что подобное состояние было у него, кажется, на Таити: переел то ли кокосовых орехов, то ли бананов… Эти воспоминания несколько улучшили его самочувствие, но все равно было ему тяжеловато.

Зрителей собралось много, но аудитория выдержала. Вы можете представить реакцию ошеломленных студентов, которые ждали увидеть на сцене Золотухина, а вместо него вышел… Высоцкий. Реакция была такой, что мне как организатору стало страшно.

Волновали и другие моменты. Ведь люди по-разному относились к Высоцкому, были и такие, кто его не воспринимал и считал все его песни «блатными». Шли такие люди на концерт, а неизвестно, что они там могли «выкинуть». Помню, как на вечер собирались женщины из учебной части и одна из них, почтенного возраста Валентина Ивановна, ворчала: мол, вот пойду и выскажу этому хулигану все, что о нем думаю. На мое возражение: «Ну какой же он хулиган?» — она безапелляционно заявила: «А кто же он? Хулиган — он и есть хулиган». Вот, думал я, и встанет такая с места, и выскажет свою мысль вслух. Что делать тогда?