Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы

С точки зрения идеологов со Старой площади, главная опасность существующему режиму таилась в том свободомыслии, что принесла с собой «оттепель». И хотя Хрущев, развязавший народу язык, в конце концов сам этого испугался и принялся выбивать крамолу из мозгов, прежде всего интеллигенции, но получалось у него это, по мнению его соратников, плохо. За что и полетел со своего поста. А соратники его пошли дальше и круче в своих начинаниях. В целях борьбы с зародившимся еще в хрущевское время диссидентством 15 сентября 1966 года Указом Президиума Верховного Совета РСФСР была введена в действие статья 190 Уголовного кодекса РСФСР, каравшая людей «за распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй».

Первыми, кто почувствовал на себе ужесточение режима в области инакомыслия, были писатели Андрей Синявский и Юлий Даниэль. Суд над ними состоялся в феврале 66-го, а в апреле, выступая на XXIII съезде КПСС и касаясь этого дела, патриарх советской литературы Михаил Шолохов громогласно объявил: «Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные 20-е годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а руководствуясь революционным правосознанием, ох не ту меру получили бы эти оборотни! А тут, видите ли, еще рассуждают о «суровости» приговора». Нетрудно представить себе, какую меру наказания выбрал бы провинившимся писателям инженер человеческих душ Михаил Шолохов, будь его воля вершить суд над ними в рамках революционного правосознания 20-х годов. Не одну свинцовую «пилюлю» выписал бы он им, а глядишь, разгулявшись, натура ведь широкая — казацкая, «прописал» бы точно такое же «лекарство» и другим «молодчикам», в том числе и Владимиру Высоцкому за его «бандитские» песни, да и вообще, так, для профилактики.

За год до этого выступления Михаил Шолохов был удостоен Нобелевской премии за роман «Тихий Дон», но его, в отличие от Б. Пастернака, никто не заставил от нее отречься. В благодарность за это близкий друг когда-то могущественного Хрущева Михаил Шолохов клялся теперь в верности новому руководителю.

Между тем осенью 66-го в Театре на Таганке наступила пора серьезных репетиций: 27 октября Владимир Высоцкий участвовал в первой репетиции спектакля «Пугачев», а 26 ноября — в первой репетиции «Живого» по пьесе Бориса Можаева.

5 ноября в Театре на Таганке гостил молодой американский актер Дин Рид. В те дни он еще не был тем «борцом за мир и лучшим другом Советского Союза», каким станет через несколько лет, а был всего лишь актером и певцом, одним из многих, кто приезжал тогда в нашу страну и посещал Таганку.

В. Золотухин в своем дневнике писал: «Дин пел. Хорошо, но не более. Чего-то ему не хватало. Самобытности либо голоса. В общем, Высоцкий успех имел больший. Дин сказал: «Режиссер и артисты, совершенно очевидно, люди гениальные». Вообще, он прекрасный парень».

В дальнейшем отношение Владимира Высоцкого к этому «замечательному парню» сильно изменилось, и не в лучшую сторону. Не повлияло ли на Высоцкого то, что Дин Рид стал слишком почитаем нашей официальной властью и явно работал «под колпаком» КГБ? В конце концов компромисс Дина Рида с властью привел к трагедии: в 1986 году в ГДР Дин Рид загадочно погибнет в озере, недалеко от собственного дома. И хотя потом стала гулять версия о его тяжелых взаимоотношениях с новой женой, немецкой киноактрисой Ренатой Блюме, но мало кто верил в истинность этой версии.

Конец 66-го года для Владимира Высоцкого был не самым благополучным. Будь это иначе, не появились бы из-под его пера строки, подобные этим:

Может быть, наложили запрет?
Я на каждом шагу спотыкаюсь:
Видно, сколько шагов — столько бед, —
Вот узнаю, в чем дело, — покаюсь
А моя печаль — как вечный снег
Не тает, не тает
Не тает она и летом
В полуденный зной, —
И знаю я печаль-тоску мне эту
Век носить с собой
В мире — тишь и безветрие,
Чистота и симметрия, —
На душе моей — тягостно,
И живу я безрадостно

Тяжкий недуг, на время отпустивший его, вновь вернулся. Певица Алла Пугачева вспоминала: «Единственное, что я могу вспомнить, связанное с Владимиром Семеновичем (а он всегда был для меня Владимиром Семеновичем), — это то, что мы встречались в доме у нашего общего знакомого. Я была тогда — никто, так, девочка лет семнадцати. Я садилась за пианино, играла, Владимиру Семеновичу нравилось…

Бывал в той компании и Боря Хмельницкий… Мы тогда крепко поддавали…»

И наконец воспоминания Михаила Буянова, врача, лечившего Высоцкого: «С середины 1966 года я видел Высоцкого эпизодически. Несколько раз он звонил мне, но это были в основном светские разговоры. Он сильно пил и постепенно обошел едва ли не все психиатрические лечебницы столицы».