Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы

Вторая пластинка выпущена фирмой «Коллектор рекордз». В нее вошли, кстати, не только песни Высоцкого, но и песни некоторых других советских «бардов»…

Первая, как я сказал, выпущена фирмой «Воис рекордз». Это пятнадцать песен различного жанра (одна из которых, между прочим, затесалась из репертуара Галича — я имею в виду песню «Облака плывут в Колыму»). Все песни исполняются самим автором, причем четыре из них: «Песня о друге», «Братские могилы», «О новом времени» и «Кто сказал, что земля умерла» — исполняются в сопровождении оркестра и даже выпущены в Советском Союзе отдельной пластинкой…

Пластинка, выпущенная фирмой «Воис рекордз», хотя и не является, по понятным причинам, образцом высокого качества, но дает первое знакомство с Высоцким. В этом плане заслуживает еще большего уважения и внимания вторая пластинка с запрещенными советскими песнями, выпущенная фирмой «Коллектор рекордз». Пластинку эту напел талантливый грузинский актер Нугзар Шария, покинувший недавно СССР…

Для фильма С. Тарасова «Морские ворота» Высоцким были написаны четыре песни, которые должен был исполнить артист А. Васильев. Но песни эти высокое начальство на экран не пропустило. И это была не единственная неудача Владимира Высоцкого в тот год.

Написав цикл песен к фильму М. Швейцера «Бегство мистера Мак-Кинли», Владимир Высоцкий так и не смог вынести большую часть этих песен на суд зрителей. Сам он об этом вспоминал: «Я написал для этого фильма девять баллад. И даже должен был играть уличного певца, который ведет все действие картины. Работал очень серьезно. Мы даже сделали оркестровки, и я пел много раз с оркестром. Но баллады мои так и не вошли в фильм. Быть может, они кому-нибудь не понравились… Бывает, однако, что песни «не работают» с отснятым материалом фильма, не монтируются с ним. Я писал трагичные, нервозные, заводные песни, а действие картины получалось задумчивое, серьезное, медленное, на мой взгляд, немножко скучное. И поэтому песни взяли и вырезали — они никак не соответствовали фильму. Кино-то не выбросишь. А песню можно…»

Ничто так сильно не мучило Владимира Высоцкого, как официальное непризнание его творчества, которое он сам считал гражданским и патриотическим. В том же письме в ЦК КПСС летом 1973 года он писал: «Почему я поставлен в положение, при котором мое граждански ответственное творчество поставлено в род самодеятельности? Я отвечаю за свое творчество перед страной, которая слушает мои песни, несмотря на то, что их не пропагандируют ни радио, ни телевидение, ни концертные организации.

Я хочу поставить свой талант на службу пропаганде идей нашего общества, имея такую популярность. Странно, что об этом забочусь я один… Я хочу только одного — быть поэтом и артистом для народа, который я люблю, для людей, чью боль и радость я, кажется, в состоянии выразить, в согласии с идеями, которые организуют наше общество…»

Желание Высоцкого пробить эту стену негласного запрета, прорваться к многомиллионной аудитории не с «черного хода», а с «парадного подъезда» толкало его порой на фантастические поступки. Однажды, например, он написал письмо председателю Совета Министров СССР Алексею Косыгину с просьбой разрешить ему серию концертов на стадионе в Лужниках (100 тысяч зрителей). Свидетели этого события братья Вайнеры вспоминают: «Володя подсчитал, что крытый стадион в Лужниках десятки вечеров простаивает пустым, и предложил проводить там в эти свободные дни свои концерты. Он подчеркивал в письме, что будет «точно придерживаться заранее утвержденной программы, никаких импровизов», т. е. гарантировал исполнение только вполне «лояльных», даже по тогдашним временам, песен. И справедливо предвидел, что огромный зал будет всегда переполнен. «Все будут в выигрыше, — писал Высоцкий. — Зрители получат хороший концерт, я — творческое удовлетворение, а государство на вырученные только за один сезон средства сможет поставить еще одну электростанцию…»

Но этот фантастический проект Владимира Высоцкого так и не осуществился, и имя Владимира Высоцкого продолжало оставаться для властей той красной тряпкой, что так выводит из себя быка.

Придет и мой черед вослед:
Мне дуют в спину, гонят к краю.

В душе — предчувствие как бред, —
Что надломлю себе хребет —
И тоже голову сломаю.

(1973)

Я бодрствую.
И вещий сон мне снится —
Не уставать глотать
мне горькую слюну:
мне объявили явную войну
Организации, инстанции и лица
За то, что я нарушил тишину,
За то, что я хриплю на всю страну,
Чтоб доказать — я в колесе не спица.

(1973)