Владимир Высоцкий. По-над пропастью

В первых числах января Владимир заглянул в кабинет шефа с каким-то спешным вопросом, но, увидев, что Юрий Петрович не один, хотел было ретироваться. Однако Любимов призывно взмахнул рукой:

— Заходите, Володя, как раз кстати. Хотел вас познакомить — Юрий Федорович Карякин.

— А мы вроде и так знакомы.

— Думаю, не совсем. У нас Юрий Федорович теперь уже наместник самого Федора Михайловича Достоевского на земле.

— Юрий Петрович, вы мне льстите, — засмеялся Карякин. — А с Володей мы в самом деле уже давненько знакомы. Я его помню еще, когда он только в театр поступил.

— О, когда это было!.. Ну, о прошлом не будем, лучше о будущем поговорим. Юрий Федорович к нам не с пустыми руками пожаловал, предлагает инсценировку «Преступления и наказания». Мы с ним в Венгрии уже подобный спектакль делали. Теперь попробуем у нас с Божьей помощью.

— А я только на днях вспоминал, как еще в студии Порфирия Петровича играл, — сказал Высоцкий. — Вот ведь совпадения...

— «Куда там Достоевскому с записками известными?..» — процитировал Карякин.

Высоцкий улыбнулся. «Спасибо». И продолжил:

— Юрий Петрович, вы ведь, если я не ошибаюсь, Раскольниковым уже давно занимаетесь..

— Не ошибаешься. Но дельного соавтора не было...

Еще в 19б7-м Любимов впервые собирался ставить «Преступление и наказание». Вертелись в голове какие-то заготовки, к актерам приглядывался: на Раскольникова можно было бы пробовать Золотухина, из Смехова бы вышел Порфирий Петрович, наверное. . Свидригайлов — 1убенко, может быть... Сейчас иной расклад. И намного интереснее...

Золотухин тогда мечтал: «Элла снова сказала при свидетелях, что я буду играть Раскольникова. Высоцкий в поезде мне сказал, что он хочет сыграть этого человека. Думаю, что предстоит борьба, скрытая, конечно, но она состоится. Я не стану лезть на рожон, пусть сами думают и решают. Бог мне поможет...»

После встречи у Любимова Карякин стал частым гостем театра. Сидел на репетициях, пересмотрел весь репертуар, заглядывал в гримерки, приглашал в «верхний буфет». Разговаривать с ним было интересно, причем обо всем. Но, прежде всего, о Достоевском, о литературе. Познаниям Карякина Высоцкий поражался. Даже не столько запасом знаний (это дело наживное), сколько парадоксальностью суждений, неожиданностью выводов, трактовкой, казалось бы, простых и ясных истин.

— Вот, говорят, Достоевский современен. Неверно, это самообман Нам еще расти, расти и расти до Достоевского. Никакой Достоевский не наш современник... Мы все в плену расхожих фраз. Все цитируют высказывание Федора Михайловича, что «красота спасет мир», но почему все забыли его же слова — «а некрасивость убьет»? Под красотой он понимал красоту христианскую...

Или еще. Совсем неожиданное.

— Володя, а вы думаете о смерти?

— Конечно.

— Без встречи со смертью не может быть ничего, нравственности быть не может. Я так долго думал об этом, что как будто накликал... Я умирал в 9 лет. У меня был дифтерит, был безнадежен.

В палате нас лежало четверо, трое умерли, я их всех помню... А я три раза умирал. Страшный приступ, задыхаешься — и все. Потом как-то прочитал: улетает душа в какой-то тоннель... А я это видел: она улетает, а ты остаешься и видишь себя, тело свое видишь... И чувство жуткой досады, что не успел доделать то, что, наверное, не мне одному нужно...

«Я говорил больше, он задавал очень сильные вопросы, — вспоминал Юрий Федорович Высоцкого. — Спецификой его восприятия являлась его невероятная впитываемость. Он был, если позволено так сказать, выпытчик. Внутри него как бы помещался постоянно работающий духовный магнитофон, который все записывал. При этом Володю отмечала поразительная интеллигентность, состоявшая в том, что он подчеркнуто и, конечно, без унижения какого бы то ни было всегда давал тебе какой-то сигнал о том, что ты, мол, старше, а я — младше, и, соответственно, я веду себя так, а ты — иначе. Он как бы поднимал собеседника, провоцировал на монолог, а сам все это время что-то внутренне записывал, записывал, записывал...»

Литератор, тонкий знаток Достоевского, философ и горький пьяница Юрий Федорович Карякин считал Высоцкого своим младшим учителем. Старшими — Солженицын, Сахаров, Лидия Чуковская, Можаев, Любимов. А из младших «на первом месте, конечно, Володя. Я в полном смысле этого слова считаю себя его учеником, — говорил Карякин. — Когда свои «аккумуляторы» «садились», всегда можно было «подзарядиться» от этих людей...»