Владимир Высоцкий в Ленинграде

Однажды ехали мы в Ленинград на гастроли, ни на какую "Асторию", конечно, не ориентируясь. Хотя принципиальная возможность остановиться там у меня была (Д. Полянский, в описываемый период член Политбюро, был тестем И. Дыховичного. — Прим. ред.). Внезапно Володя, никогда ни о чём не просивший, говорит: "Нельзя ли один разок воспользоваться твоей возможностью и пожить в "Астории"? Знаешь, у меня есть мечта! Меня трижды оттуда выселяли. Можем мы один раз приехать так, чтобы нас не только не выбросили, но и не смогли бы этого сделать? Ты не представляешь, какую ты мне этим доставишь радость!"

Я подумал: ну, если у человека так мало в жизни радости… В общем, удалось дозвониться тестю, тот сказал: "…Вы приедете, назовёте фамилии, вас поселят".

Мы прибыли на машине, вышли. Володя долго мялся у входа, говорит:

— Я войду чуть позже, то есть — они меня не видят, а я войду… — Как тебе хочется, — отвечаю. — А нас точно поселят? — Думаю, что поселят. — Ну, всё. Десять минут ты там поговоришь — я войду.

Абсолютный ребёнок! Я отправился внутрь. На мне были какие-то рваные штаны, сильно заштопанные, майка, на голове длинная причёска, на ногах тапочки. По тем временам это не было модно, люди всё-таки одевались построже. Но мы были свободные художники…

Вошёл. Швейцар долго не хотел пропускать, наконец, я заявил:

— Вы знаете, мне нужно к вам!

"Хорошо, проходите". Подхожу к администратору:

— Здравствуйте, — а мне даже ничего не ответили. — Я, значит, к вам… Только не надо! — милиционер движется ко мне. — Посмотрите, пожалуйста, бронь на мою фамилию… Ага! — Я и смотреть не буду! — говорит мне главная администраторша. Хохот стоит…

— Ну, вы всё-таки посмотрите. Так же нельзя, посмотрите… Меня это стало напрягать, потому что знаю: вот-вот войдёт Володя, будет, как говорится, полный привет. — Не буду смотреть! — отрезает. — Если не хочешь, чтобы тебя вывели и "оприходовали", то сам покинь немедленно! Убери паспорт! Уйди отсюда!

Я опять:

— Прошу вас, откройте ваш журнал и посмотрите, там должна быть бронь на мою фамилию.

Она в ответ:

— Убирайся! — Но, тем не менее, листает. — Нет здесь ничего! — и отшвыривает журнал в сторону.

В это время появляется Володя. Нас начинают выталкивать из гостиницы. Я никогда его таким расстроенным не видел!

— Тебе же сказали, они же обещали! А нас не пускают…

Тут во мне уже включился нехороший мотор. Подхожу к автомату в холле гостиницы: другого поблизости не было (я дал милиционеру пять рублей — космические по тем временам деньги, — чтобы он меня впустил). Звоню в Москву:

— Здравствуйте! — Здравствуйте. Как дела? Всё нормально? — Да нет, — говорю, — не нормально! Нас не селят. — Не может быть! — Не селят, — повторяю, — и даже нет брони! — Не вешайте трубку. У вас есть ещё монеты? — Есть.

При мне он соединяется с самым убедительным по тем временам местом в Ленинграде. Там говорили громко, значительно громче нашего разговора.

Наконец:

— Подойдите, вас немедленно поселят!

Возвращаюсь, настаиваю:

— Простите, но у вас должна быть бронь!

— Нет никакой брони!

— Посмотрите ещё раз.

Тогда она заявляет:

— Вот если я сейчас не найду, вы у меня получите пятнадцать суток!

— Хорошо.

Переворачивает страницы — и я вижу, что есть моя фамилия.

— Да, — говорит, — фамилия имеется, но номер вы не получите!

— Почему же?

— А потому что я сейчас всё выясню! Я вас выведу на чистую воду! Это бронь обкома партии. Какое отношение вы можете иметь к обкому?!

— А вот эти вот все, — отвечаю, — имеют какое-то отношение? А?..

Она, уже вне себя, перезванивает куда-то — и постепенно меняется в лице.

— Ладно, — говорит, мол, делать нечего. Выхожу к Володе, тот сидит потерянный.

— Чего уж! — встречает меня, — поехали отсюда. Ясно было, что нас не поселят.

— Так нас пускают, — а ему уже не верится. То есть он даже входить туда второй раз побаивался.

Нас поселили, но со словами, что, дескать, долго вы тут не проживёте. И на следующий, кажется, день переселили из нашего замечательного номера в другой, под тем предлогом, что приезжают какие-то иностранцы.

А в Ленинграде мы несколько дней выступали с концертами. На третий день эта женщина, которая с нами боролась, вошла и говорит:

— Вот вы выступаете, нельзя ли для меня организовать пару билетиков?

Володя взвыл и со словами в том смысле, что "Держите меня!" убежал на улицу.

Я же попытался что-то объяснить — мол, вы ещё имеете совесть…

— А что такого? — отвечает. — Билет, что ли, сделать трудно?

…Вспоминая сегодня эту историю, я думаю, что, конечно, во многих своих проявлениях Володя был очень и очень типичным. На многое похожим. Всё присущее его поколению было свойственно и ему, — но вдвойне и втройне. И утроенные человеческие качества в сумме составляли эту уникальную личность".[128]

Ещё одна история из того же времени, рассказанная И. Дыховичным: