Владимир Высоцкий в Одессе<br />(Документальная повесть)

Начались кинопробы. Были представлены основные актёры. Один герой неоспоримый — это Высоцкий на роль Жеглова. Второй — его постоянный партнёр, его второе „я" в этой картине — это Шарапов. Вдруг нам Говорухин говорит: „Я предлагаю Владимира Конкина". Мы говорим: „Кто такой?" Он говорит: „Он играл Павку Корчагина". Я честно могу вам признаться, что мы ту картину не смотрели, но как-то однажды по ящику краем глаза что-то такое я видел, и мне не понравилось исполнение. Я как-то всегда иначе себе представлял Павку Корчагина, не таким, как его себе представлял Конкин.

Говорухин сказал: „Он замечательный! Это то, что для Шарапова надо. Вы не видели его глаза, его лицо — чистое, благородное".

Сделали кинопробы, посмотрели. Не понравился он нам решительно. И не потому, что он артист плохой или человек неважный… Он нам на экране в виде Шарапова не понравился. Мы себе Шарапова представляли, а потом описали в своём очень большом по объёму романе, а потом в сценарии, как фронтового разведчика, который сорок два раза ходил через линию фронта и возвращался с „языком" на плече.

Не надо быть самому фронтовиком, не надо быть ветераном и иметь семь пядей во лбу, чтобы представить, что разведчик, который захватывает в плен фашиста на его территории и тащит его на плечах через линию фронта, должен быть убедительно сильным мужчиной. Володя Конкин никак таким мужчиной не мог выглядеть, он не был им рождён.

Когда эти пробы были показаны на Центральном телевидении, оказалось, что наше мнение разделил худсовет в полной мере — ни одного голоса за Конкина не было подано, и режиссёру официально предложили искать другого артиста…

Через несколько дней он звонит: „Прошу вас, приезжайте, при вас будем делать пробы претендентов на роль Шарапова. Я нашёл десять человек".

Приезжаем мы на студию, вводит он нас в гримёрную, где будущие „Шараповы" гримируются. Увидели мы этих восемь или девять „Шараповых" упали на пол и зарыдали, и захохотали. Все признаки истерики были налицо.

Он пригнал нам ещё десять Конкиных, только похуже и пожиже. Где он их смог за неделю достать — это уму непостижимо, но он вообще очень энергичный товарищ. Когда мы это увидели, мы сказали: „Слава, стоп. Не надо тратить плёнку, не надо делать кинопробы. Извинись перед людьми, заплати им, что полагается".

Мы поняли, что в какой-то его режиссёрской извилине образ Конкина засел у него навсегда в качестве Шарапова, и если мы начнём его заламывать, мы можем поломать ему творческий настрой. Так вопрос был закрыт и нам, собственно, не дали, а мы сами взяли Конкина. Самый первый материал стал показывать, что наши опасения были не напрасными, но уже деваться было некуда…»[131].

Г. Вайнер, сценарист:

«Ему хотели платить тринадцать рублей за съёмочный день, потому что Володя Высоцкий, в отличие от других величайших артистов, своих партнёров, не был ни заслуженным артистом, ни народным. Он был просто артист, а такого звания, как Артист с большой буквы, в штатном расписании не существует. Пришлось предпринять нечеловеческие усилия, поставить нашими совместными усилиями Гостелерадио перед альтернативой — закрыть картину на середине, на которую уже потрачено полмиллиона, или платить Высоцкому нормальную съёмочную ставку. В связи с тем, что им не хотелось терять потраченные полмиллиона, Высоцкому подписали ставку 50 рублей за съёмочный день.

(Не совсем так, но близко. В музее Одесской киностудии хранится расчётная ведомость фильма „Место встречи изменить нельзя" фотокопия которой была опубликована в газете „Комсомольская правда", выпуск от 10–17 августа 2006 г., на стр. 19. Согласно этому документу, Высоцкий получал 42 рубля за съёмочный день. В. Конкин получал на десять рублей больше. — М. Ц.)

Высоцкий тратил, я думаю, половину съёмочного времени на то, чтобы руководить актёрами. Руководить он умел замечательно, потому что он делал это с уверенностью, твёрдостью, лёгкостью и неоскорбительностью. В нём была очень чётко просматриваемая социальная роль лидера.

В свою очередь, он с ними и очень щедро расплачивался, потом что во всех возникающих конфликтах он затрачивал огромное количество своих сил для того, чтобы развеселить людей. Мог спеть, отвлечь, рассказать шутки, анекдоты, чудовищные какие-то истории, над которыми все хохотали. Это никаким штатным расписанием не предусматривается, а эффект на работоспособность огромный.