Владимир Высоцкий. Воспоминания

Удивительное отношение было у Володи к этой девушке: нежность вперемешку с состраданием и восхищением. Видя это, Галя, может быть, и рассчитывала именно в Таллине изменить конфигурацию нашего квартета. В одном я убеждён: не будь меня, у Володи с Аней непременно бы закрутился бурный роман...

По пути в гостиницу мы столкнулись с двумя парнями бывшими изрядно «под мухой». В их малоприветливой тираде, обращённой к нам, отчётливо прозвучало слово «чёрные», явно адресованное нам двоим, Гале и мне. Мы, увы, не были, счастливыми обладателями нордической внешности. Я даже не отреагировал — что с пьяных спрашивать; да и слова их прозвучали невнятно. Уши мои давно притерпелись к избитым оборотам речи, выплёвываемых в мой адрес: от «понаехали тут всякие» до «чёрт нерусский». Но не таков Владимир Высоцкий — задета честь его девушки и друга:

— Ты почему это сказал? Объясни! — устало спросил он.

В его голосе сквозила привычная утомленность людской глупостью.

Второй был потрезвее и, видимо, не хотел лишних приключений. Но первый ещё ничего не понял и проблеял что-то:

— Да чего там!..

Володя быстро спросил: «К приёму готов?» — и сразу же вмазал ему, без подготовки. Отброшенный мощнейшим ударом, бедолага впечатался в дерево, задержавшее, к счастью, его полёт. Видя, какой оборот принимает дело, его более рассудительный приятель вмешался:

— Ребята, да бросьте вы, он же совсем бухой.

— Теперь протрезвеет, — успокоил я его, глядя, как незадачливый охламон отползает от спасительного дерева. — Передай ему, что удар он получил от Высоцкого, может, это его утешит.

На следующее утро подбитый сокол уже кружил под окнами нашего отеля, обнаруживая безусловное знание творчества Высоцкого, подвывая что-то из «Вертикали» и громогласно вызывая его на дружеское рандеву.

— Может, спустимся? — предложил я Володе.

— Да ну его, — ответил он мрачно.

Итак, вернувшись в гостиницу, мы разошлись, наконец, по парам, восстановив пошатнувшийся было статус-кво нашей странной ситуации. Чуть позже собрались в номере у Володи: чтобы не спровоцировать его, заказали эстонского пива. Володя, увы, не мог себе позволить даже глотка этого напитка, когда завязывал. Он лишь молча любовался девушками. Внезапно встав, он взял с телефонного столика чистый фирменный бланк и, сев напротив Гали, стал что-то писать. Через пять минут он уже протягивал ей написанный без единой помарки стихотворный экспромт, озаглавленный «Это было в отеле»:

— Это — тебе.

Хочется думать, что Галя сохранила этот мадригал — стилизацию под стихи Игоря Северянина «Это было у моря». Впрочем, жива ли она сама? Увы, я запомнил лишь концовку второго катрена с эффектнейшей аллитерацией:

...Когда в угол швыряют шиншилловые шубы,

Ночь нас в тени упрячет, как гигантский колосс.

Эстония и Северянин — это было так уместно. Ведь именно Эстония загасила скорость головокружительного виража поэта, убаюкала, дала последний приют усталому сердцу.

Решив с шиком завершить наш эстонский экспромт, мы в благостном расположении духа спустились в ресторан. Но, увы, путь к тихим прелестям эстляндской кухни оказался закрыт. Эстонцы, как впрочем и латыши с литовцами, любят поставить русских на своё место, что они и не преминули сделать, указав нам с Володей, что те кавалеры, которые без галстуков, да ещё с барышнями, по ресторанам не ходят. Узнав об этом, Стелла обещала на другой день одолжить нам мужнины галстуки, благо он у неё был морским капитаном.

(Кстати, через пару лет Стелла перебралась в Москву, устроившись барменшей в Доме кино на Васильевской. Самое удивительное, что сменщиком её был тот самый Марат, о котором уже упоминалось в предыдущих главах.)

На следующий день мы поехали к морю. Долго сидели в каком-то кафе на самом берегу Финского залива. Володя благодушествовал: морской воздух, корабельные сосны, «пепельно-палевые дюны», красивые странные девушки... А ведь в первый день чувствовалось, что он не очень доволен их приездом. Мне же их поступок понравился: решили и поехали, даже не зная, найдут ли нас. Кажется, перед самой поездкой к морю произошла неловкая сцена, оставившая у меня на душе неприятный осадок. Когда мы находились ещё в номере, Володя вдруг раздражённо спросил: «А у вас деньги есть?» — мы-то рассчитывали на поездку вдвоём, и Володя решил, что девушки приехали пустые. Деньги же были только у инициаторши экспромта Гали; у бедной Ани, как всегда, не было ни гроша.

— Конечно, есть, — ответила Галя и небрежным жестом вытряхнула из сумки всё её содержимое. Володя тут же принялся деловито, как-то «по-скобарски» пересчитывать купюры, которых с лихвой хватало и на обратные билеты, и на проживание в гостинице. Только тогда Володя успокоился и даже повеселел. Я же сидел с опущенными глазами — впервые мне было за него неудобно. Что же, из песни слова не выкинешь. Разве не к самому себе обращены эти строки?