Владимир Высоцкий — жизнь, легенда, судьба

(Тюменская правда. 7 ноля)

«…И все-таки хороших песен не хватает. Как говорится, спрос налицо, а производство отстает. Вот потому-то и появились их «барды» с гитарами! Высоцкий, Клячкин. Ножкин, Кукин. О чем они поют? Какие идеалы прославляют? У Высоцкого есть несколько песен, которые имеют общественное звучание, но не о них речь. К сожалению, приходится говорить о Высоцком, как об авторе грязных и пошлых песен, воспевающих уголовщину и аполитичность…

Это не песни. У них нет своей мелодии. Это подделки-речитативы под два-три затасканных аккорда. Но у них есть свой четкий замысел ухода от действительности, от общественных обязанностей, от гражданского долга — к водке, к психам, на дно…

С наглым цинизмом отбрасывается наша нравственность, попираются самые высокие моральные принципы.

…Любовь? О, это так просто. С кем и когда угодно, без всяких сантиментов. Позвоните только по телефону. Можно еще проще: «Верка и водка». Есть другой вариант: «Нинка». Ничего, что наводчица, грязная и тщ. Главное, что все очень просто. По-первобытному, без цивилизации. Мы уже говорили о другой категории песен, где что ни строчка, то «тюряга», «халява», «шалава», «стерва». И право же, надо иметь узкий лоб и быть поразительно неразборчивым, чтобы пускать уголовный жаргон в обиход.

Но есть у «бардов» творения и «интеллектуальные», так сказать, с идейной направленностью, но с какой? Они из кожи лезут, чтобы утащить своих почитателей в сторону от идеологической борьбы социального прогресса и империалистической реакции. Они, вроде бы, не замечают, как обострилась классовая борьба на международной арене, как наши враги пытаются изнутри подорвать социалистический строй, отравить сознание отдельных неустойчивых людей…

На собрании комсомольского актива антисоветская пошлятина Высоцкого и других была сурово осуждена…»

В. Соловьев-Седой.

«Модно — не значит современно»

(Советская Россия. 15 ноября)

«…Сегодня мы видим, как поток самодеятельных песен захватывает довольно широкие слои молодежи… И право же, не было бы ничего страшного в том, что кто-то сочиняет незамысловатые вирши и не то поет, не то декламирует их, если бы многие наши ребята не считали это рифмоплетство эталоном этического новаторства, хриплый, простуженный голос — вершиной вокального искусства, а монотонное треньканье на двух гитарных струнах — образцом современного вокального стиля…

Что же касается поклонников Высоцкого, то мне показалось, что, судя по всему, они плохо представляют себе, о чем идет речь. Я симпатизирую Высоцкому как актеру, но ведь, как говорится, симпатии к человеку не в состоянии отменить «приговор истории над его делом». Я возражал и возражаю самым решительным образом против массовой пропаганды самоделок…»

Следствием этих статей для Владимира Высоцкого стали невозможность выступать с концертами, простои в кинодеятельности. Он направил письмо в ЦК КПСС, в котором просил дать ему возможность ответить на публикации в прессе. Такой возможности он не получил, а в архиве ЦК осталась запись: «Тов. Высоцкий приглашен на беседу в Отдел пропаганды ЦК КПСС, где ему даны разъяснения по затронутым в письме вопросам». О чем говорили с Высоцким в ЦК КПСС, можно судить по черновику другого письма, который сохранила мать Владимира Семеновича Нина Максимовна. Оно скорее всего было обращено в Министерство культуры СССР:

«Уважаемые товарищи!

Я обращаюсь к вам, ибо в последнее время для меня и моей творческой работы сложились неблагоприятная ситуация. Я имею в виду мои песни, а не работу в театре и кинематографе. К песням своим я отношусь так же серьезно и ответственно, как и к своей работе в театре и кино. Любое творчество, а тем более песенное, требует аудитории — а ее-то я сейчас фактически лишен. Такая ситуация создалась в результате некоторых выступлений в печати. Например, газета «Советская Россия» опубликовала статью «О чем поет Высоцкий?», по поводу которой я обращался в отдел пропаганды ЦК КПСС, так как в статье имелись грубые ошибки, цитировались песни, мною ненаписанные, — и на них-то в основном строились обвинения в мой адрес, будто я «пою с чужого голоса».