Владимир

Однако Владимир так и не заночевал здесь. Вечером, взойдя на крепостную стену, он долго смотрел, как заходило, падало в небесную пропасть багряное солнце, а над Ирпенем и лугами начали подниматься, клубясь, белесые туманы, похожие на всадников, которые, наклонившись в седлах, погоняют своих коней; смотрел, как быстро посинело небо, а в нем загорелась вечерняя заря, как ей в ответ на севере и востоке отозвались-запылали большие и малые звезды.

Почему же у князя Владимира стало так беспокойно, тревожно на душе в этот час? Нет, то были не беспокойство, не тревога. Глядя на небо и звезды, он почувствовал, что ему трудно ночевать в этой старой крепости. Едучи сюда, он хотел побыть один, а теперь, ощутив свое одиночество, уже боялся его.

Черные всадники гнали коней по прямой дороге, тянувшейся между двумя высокими стенами леса. Через какой-нибудь час вдали замигало несколько огоньков — то был Киев. Осадив коней, всадники проехали Подол, предградье, миновали ворота Горы.

В тереме было пусто и тихо. Внизу, в сенях, горели два светильника, при свете которых виднелись неподвижные тени стоявших на страже гридней. Попрощавшись с ними, князь Владимир поднялся по лестнице наверх.

Там, в конце переходов, горела единственная свеча. Женщина в темном платне, увидев князя, хотела было исчезнуть в глубине переходов, но остановилась, оглянулась.

— Княгиня Юлия? Уже поздно. Почему ты не спишь? Лицо ее было страшно бледно, в мерцающем свете глаза казались испуганными, растерянными, губы были сжаты, словно она старалась сдержать крик.

— Ты приехал, княже! О, как это хорошо… Я знала, верила, молилась, чтобы ты оказался здесь…

— Погоди, Юлия! Почему ты молилась!

— Мне страшно, княже…

— Почему?

Она двинулась вперед. Князь Владимир пошел за ней. У дверей своей палаты Юлия на мгновение остановилась.

— Ты зайдешь ко мне, княже?

— Да, зайду.

В палате Юлии все было так же, как накануне. Впрочем, не совсем. В эту ночь окно, выходящее к Днепру, было завешено, на столе стояла корчага вина, кубки, яства.

— Сегодня ты поужинаешь и выпьешь.

— Я ужинал в Белгороде.

— Неужели ты не выпьешь за добрую память брата Ярополка?

— За добрую память брата выпью. Налей!

— Вот так, — произнесла она другим, осмелевшим голосом. — Я сяду тут, возле тебя, княже… Ты позволишь?

— Почему же нет? Садись. Что ты дрожишь?

— Мне холодно, княже…

— Холодно? — Он снял с себя корзно и накинул ей на плечи. — Но ведь тут у тебя так тепло.

— Спасибо, княже! У меня холод был в душе… Ты выпил? Сейчас и я выпью. Это хорошее вино, греческое… Вот я еще раз наполню кубки. Выпьем! Я хочу выпить за тебя, Владимир, а ты за кого пьешь?

— Я должен выпить за тебя!

— Должен?

— Нет, хочу!

— Спасибо, Владимир! О, как мне теперь стало тепло, покойно. Это потому, что я с тобой. Но только почему так темно?

— Это догорает свеча. Дай другую.

— Я ждала тебя очень долго, все свечи сгорели. Я пойду поищу.

— Нет, не нужно. Пусть гаснет. Посидим так. К тому же я скоро уйду.

Свеча мигнула еще раз и погасла.

— Темно и тихо, — произнес Владимир.

— Неужели ты оставишь меня? — послышался в темноте ее голос. — Княже, слышишь, мне будет страшно…

Она искала его руки, он почувствовал ее пальцы на плече, на шее.

— Так хорошо, — совсем близко послышался ее страстный голос. — Мне с тобой так покойно, тихо… Ты хороший, ты очень добрый, княже…

— Чем же я хороший? Ты знаешь обо мне все… Сын рабыни… Ярополк, должно быть, не раз говорил тебе об этом.

— Говорил, — подтвердила Юлия. — Но его уже нет, ты не сын рабыни, а великий князь.

— Все равно, тень моего брата стоит между мною и тобой.

— Нет, Владимир, теперь уже нет и тени. Признайся, ты любишь другую…

— В городе Полоцке я нарек женой княжну Рогнеду. И, может быть, я люблю ее.

— Может быть?! Нет, ты не любишь ее, раз так говоришь. Ты никогда никого не полюбишь. Твоя нареченная далеко, Мы одни. Может, ты никогда не переступишь порога моей светлицы, я никогда не напомню тебе о себе… только побудь со мной эту ночь…

Князь Владимир не знал, что с ним творится. Он боялся этой женщины — и очень желал ее. Он знал, что недавно ее обнимали руки его брата, но ничего не мог поделать: в его сильных объятиях трепетало тело Юлии…

7

В княжеском тереме тихо, молчаливая стража стоит в сенях, наверху не слышно ни голосов, ни шума, там все отдыхает, молчит.

Не спит только ключница Пракседа. Она допоздна прибирает трапезную, потом выходит в сени, поднимается по лестнице. Стража не обращает на нее внимания, такая уж у ключницы работа: когда князья спят, она должна думать о дне грядущем.

И Пракседа, словно привидение, ходит из палаты в палату, осматривает засовы у кладовых, где спрятаны княжеские одежды, ступает по переходам так тихо, что даже самое чуткое ухо не услыхало бы ее шагов.

Она доходит до покоев, где живет княгиня Юлия. Тут Пракседа останавливается, — должно быть, в палате догорела свеча, нужно ее сменить. А может быть, княгине Юлии еще что-нибудь понадобится, греческая царевна привередлива, не дай Бог не угодить ей чем-нибудь.