Владимирские Мономахи

Наутро многие ахнули. Стало известно, что главный управляющий нанял себе квартиру в доме, принадлежащем одному из помощников коллежского правителя. Дом этот был маленький, но недавно выстроенный, красивый снаружи и чистый внутри.

Известие, что главный управитель хочет выехать из барского дома прежде окончания сдачи управления, конечно, всех удивило. Многие не верили. Прежде все думали, что, и сдав опеку, Гончий за свои заслуги останется некоторое время в своих комнатах барского дома.

Вскоре известие не только подтвердилось, но все увидели, как разные вещи, в том числе и мебель, перевозили из барского дома в маленький домик. А через три дня комнаты Аникиты Ильича были пусты и бывший главный управитель жил в маленьком домике как бы простой канцелярист.

Разумеется, было известно, что Онисим Абрамыч пробудет тут очень недолго, пока не будет окончен постройкой большой барский дом в купленном имении.

Сусанна Юрьевна, конечно, тоже обиделась на племянника, «выгнавшего» Гончего. Разумеется, она ради отместки тотчас сама тоже бы переехала из барского дома в маленький домик вслед за своим другом, но у нее не хватило смелости. Ей казалось это полным соблазном. Переехать в свое имение и взять Гончего с собой в качестве своего управляющего было иное…

XV

Олимпий, рассорившись с Гончим окончательно, вскоре начал раскаиваться.

Безвыходное положение обоих братьев выяснялось все более. Исхода не было. Все зависело от Гончего. Даже в столице один он мог дело наладить и отсрочить уплату казенного долга, не говоря уже о его собственном иске…

Умный Михалис много думал и решил, что Басановы должны просто «умолить» Гончего. В этом одном — спасение.

И однажды Олимпий в сопровождении Михалиса вышел из дома и пешком отправился в домик… Онисим Абрамыч, увидя из окна приближение молодого человека со своим наперсником, рассмеялся раздражительно и гневно:

— И не раз придешь! Пороги обобьешь и ничего не добьешься! — проворчал он.

Через минуту он уже принял молодого Басанова вместе с Михалисом и, усадив их, любезно спросил у Олимпия:

— Не прикажете ли нам вас попотчевать? Хоть я здесь как на перепутьи сижу, пока якобы лошадей кормят, а все-таки у меня кое-что в запасе найдется!

Олимпий поблагодарил, а затем тотчас же перешел к делу.

— Я к вам, Онисим Абрамыч, по нашему делу. Я не хочу верить, чтобы дело это было совсем порешенное, все надеюсь, что вы скажете мне иное слово.

— Не знаю, Олимпий Дмитриевич, — сухо ответил Гончий, — почему вам так кажется! Я переменить намерение мое не могу. Если вы думаете, что я упрямлюсь и хочу мстить вам, то разуверьтесь! Ничего такого нет! Выслушайте меня.

И Гончий холодно-медленно объяснил Олимпию, что, прожив около пятнадцати лет с постоянной заботой о Высоксе, с массой дел, он привык к работе, привык к занятиям. Теперь от бездействия, от пустоты в жизни у него голова кругом пошла, как у иного идет кругом от излишней работы.

— Если мне так продолжать жить, — сказал Гончий, — так я ума решусь! Хоть лбом о стену бей со скуки! И вот одно мое спасение получить мои деньги, купить имение или какие-либо заводы, фабрику и начать работать вдвое больше, чем я работал здесь, чтобы лет через десять увеличить свое состояние вдвое. Зачем? Для кого? Понятно, не ради себя или ради детей, коих у меня нет, а только ради того, чтобы у меня было дело, без коего я жить не могу, без коего я с ума спячу! Оставили бы вы меня править высокскими заводами, я был бы совершенно счастлив. Но понятное дело, что слушаться вас, дела не знающего, и исполнять такие ваши приказания, которые, по-моему, только в ущерб заводам, я бы не мог. И вы были правы, говоря, что под командой вашей я оставаться не могу. Оставить же меня на прежнем основании вы не можете, потому что хотите быть первым лицом и настоящим барином.

Гончий замолчал, и Олимпий заговорил настолько мягко, насколько умел:

— Ведь мы не просим, Онисим Абрамыч, чтобы вы нам этот долг простили. Мы с братом только просим об одном: дать нам передохнуть, не требовать уплаты сейчас же! Еще кабы вы одни, а то ведь в то же время и столица на нас, наместничество тоже грозится. За вами ждали недоимки сколько лет, а теперь требуют. Точно будто у казны уговор какой с кем задавить нас.

— Оно очень просто, Олимпий Дмитриевич. Когда казна знала, что управление находится в моих руках, что все идет порядливо, то казна не боялась. Теперь же, зная, что заводы попадают в руки двух молодых братьев, казна то же думает, что и все в Высоксе. Тотчас же, мол, начнется всякая безурядица, дым коромыслом, и вскоре дела будут в таком положении, что всему конец и никто своих денег не получит. И вот, понятно, как всякий хочет теперь иметь свои деньги, так и казна.

— И вы точно так же думаете, — спросил Олимпий, — что мы двое не управимся? И оттого только якобы вы и требуете тотчас свой капитал?