Владимирские Мономахи

— Да, барышня. Сам не знаю… Мерещится мне чертовщина… Да все, знать, выдумки мои. А коли не выдумки, а правда, то конец мой пришел.

— Да что? Скажи.

— Нет, барышня… Сказывают люди про дело какое, а про выдумки что же сказывать. Станет мне представляться, что вот наша колокольня либо башня коллежская качается… Так что же? И сказывать? Нет, лучше помолчать, а то люди осмеют. Легче не будет… А вот… вы что прикажете? Зачем приказали придти?

— Мне нужно, Денис Иваныч, одно важное дело порешить… — заговорила Сусанна смущаясь. — Избавь меня от дерзостного холопа. Я не хочу беспокоить дядюшку и гневать его пустяковиной. Поэтому я за тобой послала… Надо примерно наказать бы… Да не такой малый. Надо сразу его… Чтобы не было его!

— Кого, барышня?

— Аньку.

— Гончего? — удивленно глядя, переспросил Змглод.

— Да, — отозвалась Сусанна тихо и опустила глаза, под упорным и изумленным взглядом обер-рунта.

— Аньку Гончего? — опять переспросил тот.

— Да, Аньку. Он дерзостно ведет себя. Будто разума решился. И его надо…

— Унять?

— Нет. Его не уймешь, как другого кого. Его надо просто похерить…

Змглод молчал и сильнее сопел, будто уткнувшись носом. Он хорошо, конечно, понимал, что барышня хотела сказать словом «похерить». Это было слово самого барина Аникиты Ильича. Сдать человека в солдаты или сослать на поселение в Сибирь, представив в Нижний земский суд в городе, — не значило похерить…

Похерить обозначало иное, что Змглод, слывший за злыдня и изверга, не любил однако брать на свою душу. Но никто этого не знал и даже не подозревал, воображая что «Турка» рад-радехонек изуверствовать.

Наконец, с тех пор, что Змглод был обер-рунтом, барин только четыре раза приказывал ему четырех человек похерить.

Теперь впервые барышня указывала то же… Но он даже сомневался, имеет ли он право повиноваться ей в таком важном деле…

На краю сада было небольшое здание в два этажа с башней в виде небольшого бастиона, где внизу жили павлины, павы, цесарки, аисты и разные другие заморские птицы, в верхнем же этаже были отдельные комнаты, в которых, однако, никто никогда не жил. Здание называлось Павлиний павильон. Под этим зданием был большой и глубокий подвал, почти подземелье.

Уж четыре раза Змглоду пришлось приводить сюда, с двумя рунтами, «живого человека с заткнутой глоткой» и, растворив поочередно трое железных дверей подвала, вводить его и оставлять…

Человек пропадал без вести… Барин называл это наказание, самое тяжкое и даже преступное, словом: «похерить». В Высоксе об этом догадывались, конечно, вследствие нескромности рунтов, но говорить об этом не смели. Даже приближаться к павильону суеверно боялись, говоря, что около него «нечисто».

Теперь не сам барин, а барышня приказывала это тягчайшее наказание. Змглод смущался, колебался и наконец выговорил:

— Простите, Сусанна Юрьевна… Я без указа барина не посмею… Вдруг спросит барин: где Анька? Пропал без вести без его указа! Как можно! А что просто пропал, убег, — не поверит.

— Как знаешь, Змглод… — холодно, даже надменно, отозвалась Санна. — Долг платежом красен.

— Что вы это, барышня? — как бы оробев, воскликнул обер-рунт.

— Да так говорю… Долг платежом красен. Я у тебя тоже в долгу не останусь… Вот скоро будет Аникита Ильич одно такое дело решать… Постригать собрался кое-кого в монастырь ради того, что ему глупое хныканье прискучило… Я его все отговаривала не грешить… Ну, теперь попрошу не откладывать…

Змглод переменился в лице.

— В монастырь? — глухо проговорил он и глядел, будто думая, что он ослышался.

— Да. И постригут… — смело лгала Сусанна. — А если в Высоксе никому невдомек… то я-то хорошо знаю, что от этого Денис мой Иваныч ума решится… Я одна знаю. Да мало ли чего другие не знают и не видят, а я вижу и знаю, да молчу до поры до времени… Ну, прощай. Ступай.

Змглод стоял, не двигаясь, и глядел в лицо Сусанны как бы обезумевшими от ужаса глазами.

— А если я, барышня, ваше приказание, — глухо заговорил он, — без ведома Аникиты Ильича… в точности исполню…

— Тогда я обещаюсь тебе, вот, как перед Богом: никогда ее постриженью не бывать. Я знаю такое слово на Аникиту Ильича… И пригожуся…

— Слушаю, барышня. Будет по вашему… — резко вымолвил Змглод. — А в случае беспокойств барина, куда пропал Анька, что нам делать? Скажите теперь.

— Правду скажем. Я скажу: я приказала… А за что — сумею сказать. И я заступлюсь за тебя… Полно, Денис Иваныч, мало ты меня знаешь, а то бы не боялся по моему указанию всякое творить… От меня и благополучие и беду не долго нажить.

— Знаю, барышня… И если бы вы когда… — воскликнул Змглод и смолк, махнув рукой.

— Что? Говори. Что?.. Если б я когда за твое дело взялась… Так что ли?.. Молчишь… Ну, обожди… Может, я за него и возьмусь… Сказала я: долг платежом красен. Одолжи меня, и я отплачу.

— Ладно! Помните, Сусанна Юрьевна… Анька будет у меня в Павлиньем павильоне послезавтра… А вы помните…

— В долгу не останусь, — глухо произнесла Сусанна, вдруг взволновавшись.

И, когда обер-рунт вышел из комнаты, она осталась на том же месте, тяжело переводя дыхание и задумавшись…